Два брата, или Москва в 1812 году
Шрифт:
– Досказывай, Саша, все, – мрачно сказал дядя. – Мое мнение узнаешь ты потом.
С трепещущим сердцем продолжал Саша свой рассказ, бросая поминутно взгляды на дядю, чтобы по лицу угадать его мнение. Каково же было его удивление, когда вместо гнева, которого он, по всем признакам, ежеминутно ожидал, увидел он на лице его необыкновенное внимание и странное волнение…
– Как зовут эту даму, которой муж так похож на тебя? – спросил вдруг пустынник, прервав рассказ Саши.
– Кажется, Леонова называла ее г-жою Зембиной.
Вопль горести исторгся внезапно из уст пустынника.
Он закрыл руками глаза и опустил голову на грудь. Последовало долгое грустное молчание, которого Саша не смел тревожить.
– Зембина! – повторил наконец пустынник, едва внятным голосом, приподнимая голову, и Саше показалось в эту минуту, что ресницы его были орошены слезами.
– А разве вы ее знаете? – с искренним простодушием спросил Саша.
– Ее? – сказал пустынник и печально покачал головою, не отвечая, однако же, на вопрос Саши.
После этого опять произошло молчание, которое дядя прервал, спрося вдруг у Саши:
– А брат где?
– Какой брат? – с недоумением сказал Саша.
Пустынник ничего не отвечал, но на минуту опять закрыл глаза рукою. Только по сильно вздымающейся груди его видел Саша ужасное волнение его духа. Мало-помалу он успокоился и тихо спросил:
– Ты не слыхал, друг мой, замужем ли эта женщина, или…
Саша спешил рассказать ему все, что мельком слышал от Леоновой.
– И эти люди для забавы своей хотят растерзать ее сердце! – сказал пустынник, выслушав рассказ Саши.
– Как скоро это вам не угодно, то из предположения ничего не будет, – отвечал Саша.
– Признаюсь, друг мой, я и от тебя не ожидал подобных шуток. Ты у меня, кажется, воспитан в страхе божием, а вздумал согласиться на такую забаву. Что такое церковь? Что значит служба господня? Зачем собираются толпы христиан в храме? Разве для свиданий, для переодеваний, для наглых шуток? Входя в церковь божию, вы за порогом ее должны оставить все суетные и ложные помышления земли. Один бог, одна молитва должны быть у вас на сердце и уме. А вы, что вы делаете?..
Невольный трепет пробежал по жилам Саши. Никогда голос дяди не был так грозен. С покорностью преклонил Саша колени и, схватив руку его, с нежностию облобызал. Вид смирения тотчас же успокоил пустынника. Он взглянул на юношу с любовью, поднял его и посадил подле себя.
– Когда же назначено было ваше свидание? – спросил он его после продолжительного молчания.
– В нынешнее воскресенье… Но завтра же поутру объявлю, что никогда не соглашусь…
– Постой, друг мой… Не будь так поспешен. Я вовсе не противлюсь этому свиданию… Я бы даже желал, чтоб оно произошло… Однако не в церкви, не с ничтожным переодеванием, не в постыдном намерении забавляться изумлением и страданиями бедной женщины…
– Но почему же вид мой должен заставить ее страдать? – спросил Саша. – Я только думал, что она удивится, увидя разительное сходство мое с ее мужем…
– Если это сходство решительно существует, то и в этой одежде она увидит его…
– Ах, нет, дяденька! Полковник Сельмин, который видел меня только раз в женском наряде, почти бредит этим удивительным сходством. В этом же платье он видал меня раз двадцать и не обратил ни малейшего внимания.
– Зато она тебя гораздо лучше узнает в обыкновенном платье!..
– Узнает? Разве она знает меня?
Дядя замолчал. Видно было, что в нем боролось желание сказать всю правду и обязанность скрывать чужую тайну. Глаза его обратились к небу, – казалось, он в нем искал себе руководства и наставления.
– И дух твой наставит мя на землю праву! – сказал он наконец и, возложа руку свою на голову Саши, прибавил с восторженным видом: – Господи, да будет воля твоя!
Саша с жаром схватил благословившую его руку и поцеловал ее. Он уже не делал более вопросов, зная, что дядя сам все скажет, что нужно для его пользы.
– Вот что ты должен сделать, друг мой, – сказал ему наконец пустынник, – скажи своим Леоновым, что я запретил тебе всякое переодеванье в то время, когда ты будешь в церкви, и что даже неприлично в храме божием подстрекать любопытство или другие земные чувства, но что я дозволил тебе ждать г-жу Зембину на паперти. Там можешь ты, друг мой, подойти к этой женщине… и даже сказать ей что-нибудь…
Он не кончил речи, когда Саша с недоумением спросил его:
– Что ж мне сказать ей?
– Что хочешь… Скажи, например, что неизвестный пустынник кланяется ей.
– А она вас знает?
– Может быть, и слыхала… Только предупреждаю тебя заранее… Если сходство так поразительно… то вид твой… вероятно, изумит ее… испугает… Может быть, ей сделается дурно… О, тогда бросься к ней, помоги ей, успокой ее, облобызай ее руки, омочи их слезами и потом беги, беги скорее от нее, скройся сюда, ко мне. Я защищу, я спасу тебя от несправедливости и жестокости людей.
Саша и не понимая слов дяди, был, однако же, тронут ими до слез.
– Кого и чего я должен бояться? – спросил он у него.
– Одного бога, сын мой. Людская злость окончится вместе с ними, а божья благодать останется навеки. Предвижу, друг мой, что это свидание принесет тебе много горя и бед, но пора тебе привыкать к испытаниям. Вся человеческая жизнь не что иное, как юдоль скорби. Я уже сказал тебе однажды, что ты рожден для несчастий. Приготовься к ним. Скоро тебе нужны будут полные твердость и сила души.
С недоумением и некоторым страхом смотрел Саша на дядю. Он вовсе не чувствовал той бодрости и силы духа, которые пустынник предполагал в нем. Напротив, он трепетал от одной мысли, что счастливая и беззаботная жизнь должна кончиться. По бледности лица и смущению пустынник догадался о тайных его чувствах.