Два брата
Шрифт:
— Бог ты мой! — в коридоре ахнула Фрида. — Ну же, заходи и рассказывай. Визы получили? Все в порядке?
— Да! Папа этим занимался с тех пор, как… — Дагмар не закончила фразу. Даже в радостном опьянении она не могла заставить себя говорить о том жутком событии. — В общем, долго занимался, и все получилось. Дали выезд и въезд. Оказывается, уехать в Америку не так уж трудно.
— Наверное, деньги сказали свое слово, — усмехнулся Вольфганг. — Ты же не собираешься стать американскому государству обузой?
— Надеюсь, нет, — засмеялась Дагмар. — Я вряд ли сгожусь на роль безработной для кинохроники.
Фрида
— Надо же — Америка! — Ради девочки Фрида наиграла восторг. — Всегда мечтала там побывать.
— Теперь сможете! — Дагмар лучилась радостью. — Вы все приедете к нам в гости. Папа договаривается о квартире на Манхэттене, но наверняка загородный дом тоже будет, так что места хватит. Сейчас это неважно. Самое главное, я устраиваю вечер. Вернее, устраивают родители, но это и мой праздник, и вы непременно должны прийти. Будет бал! Мы сняли зал в отеле «Кемпински», я могу пригласить кого захочу и, конечно, приглашаю всех-всех. Очень много людей, с кем надо проститься, а так я разом со всеми попрощаюсь. Хотя мы же простимся не навеки, а до встречи, потому что я уверена, что в конце концов все наладится.
В радостном и даже слегка истеричном возбуждении Дагмар все балаболила о приготовлениях к празднику и невиданных вкусностях, ожидавших ее гостей.
— Поскольку вечер все-таки для взрослых, будет море шампанского! Фужер-другой я умыкну. Герр Штенгель и фрау Штенгель, вы не против, если я дам мальчикам попробовать шампанского?
— При условии, что и мне достанется глоток, — ответил Вольфганг. — Раз уж ты здесь, может, чего-нибудь сбацаем? Без тебя оркестр слегка зачах, да еще солистка примкнула к Лиге немецких девушек. [50]
50
Лига (Союз) немецких девушек — женская молодежная организация в нацистской Германии, куда входили немецкие девушки в возрасте от 10 до 18 лет. В 1936 г. было установлено обязательное членство в Лиге немецких девушек для всех, кроме евреек и представительниц других национальностей, исключенных по «расовым обстоятельствам». К 1944 г. Лига насчитывала 4,5 миллиона человек.
— Зильке в ЛНД? — задохнулась Дагмар. — Вот сука!
— Это нехорошее слово, Дагмар, — укорила Фрида. — Вряд ли твоя мама его одобрит.
— Зря ты, Даг, — сказал Пауль. — Ее отчим заставляет. А она удирает всякий раз.
— Может, и так, — ядовито сказала Дагмар. — Но все-таки марширует и носит свастику на рукаве, правда? Наверняка черный берет очень к лицу светловолосой
Отто и Пауль промолчали. Они знали, что Зильке не нацистка, но страшно обрадовались Дагмар и не удосужились защитить отсутствующего члена клуба.
И Дагмар, вся в мыслях о предстоящем бале и чудесной жизни в США, не желала тратить время на разговоры о Зильке и самодеятельные концерты. Вольфганг сдался и, плеснув себе шнапса, разрешил сыновьям прогулять школу.
— Вот мелочь, — сказал он, дав деньги Паулю. — На обратном пути купите мне «Лаки Страйк», но чтоб хотя бы полпачки осталось.
Обрадованная нежданным выходным, тринадцатилетняя троица спешным порядком выбралась на улицу. Как некогда в счастливые времена.
Хотя для Дагмар это был, пожалуй, самый счастливый день в жизни. Ухватив братьев за руки, она буквально приплясывала от радости.
А вот близнецам плясать не хотелось.
Попытки изобразить радость закончились хмурым пинаньем тротуарной бровки. Даже предложение Дагмар каждого одарить бутылкой кока-колы под сигаретку не подняло им настроение.
— Значит, уезжаешь, — сказал Пауль. — Прямо в Америку?
— Конечно. Чего ради здесь оставаться?
— Ну да, — угрюмо кивнул Пауль. — Все верно.
Они добрели до Фолькспарка и подошли к своему любимому дереву. Огромному платану, под которым сотни раз играли в догонялки. Пауль поднял сучок и злобно кинул в белку. Отто поднял ветку, через колено ее переломил, удвоив свой арсенал, но тоже промазал.
— Вам завидно, ребята? — тихо и мягко спросила Дагмар. Радости в ее голосе уже не слышалось. — Скажите, я пойму. Я бы ужасно завидовала, если б у вас были визы, а у меня — нет.
— При чем тут зависть? — рассердился Пауль. — Разве мы против твоего счастья?
— Мы хотим, чтобы с тобой все было хорошо, — добавил Отто. — Остальное пофиг.
— Мы тебя любим, — пробормотал Пауль. — Сама знаешь, уже сто раз признались.
— Конечно, знаю, мальчики. — Глаза Дагмар влажно блеснули. — Обещайте, что будете вечно меня любить. Я не переживу, если разлюбите. И потом, вы же меня спасли. Ради меня всем рисковали.
Она встала между ними и взяла их за руки.
— Пустяки! — Весь красный, Отто уставился в землю. — Мы бы десять раз тебя спасли… сто раз.
— Только теперь это не нужно, — добавил Пауль. — Ты будешь в безопасности, что просто замечательно и отлично… Но мы будем по тебе скучать, вот и все.
— Ой, мальчики! — Дагмар сжала их руки. Влажный блеск в ее глазах превратился в две слезы, скатившиеся по щекам, — по одной на брата. — Милые, дорогие мальчики, я тоже буду по вам скучать. Каждый день. Я буду писать, обещаю, каждый день, если получится, и пришлю вам тонну жвачки.
— Тут вот еще что… — Пауль замялся.
— Что?
— Такая штука…
— Какая?
Пауль тоже стал пунцовый, что с ним, от природы смуглым, бывало нечасто. Носком ботинка он ковырнул сухую траву и сунул свободную руку в карман.
— Ты знаешь… настанет день…
— Ну? — Дагмар вновь просияла. — Какой день?
— Когда ты выйдешь за меня, вот какой.
— В смысле, за меня, — поправил Отто.
— Ладно, — уступил Пауль. — Когда-нибудь ты выйдешь за меня или Отто. То есть за кого-то из нас. Мы это обсудили. Если честно, много раз, и все решили.