Два брата

Станюкович Константин Михайлович

— Свадьбой! Он женится! — прошептал уныло Лаврентьев. — Он женится?!

— Да… на днях наша свадьба.

— А! Зачем же он не сказал?.. Он даже не хотел объясняться…

Он остановился в нерешительности.

— Что ж дальше, говорите… Вы, верно, оскорбили его, сказали что-нибудь?

— Нет. Я просто вызвал его на дуэль! — сконфузился Лаврентьев.

— Дуэль? — повторила Леночка, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью. — Дуэль? За то, что мы любим друг друга? О Григорий Николаевич!.. это…

это…

— Елена Ивановна!.. Не корите, выслушайте. Не потому. Я сумею все вынести… нет… Я думал, что вас смели обидеть… обманули… Но теперь, как вижу, выходит другая статья…

— А если б и обманули?! — воскликнула с сердцем Леночка. — Какое кому дело? кто смеет быть судьей? И вы так вздумали заступаться за меня?!. О, вы никогда не любили меня. Да случись что-нибудь с ним, я возненавидела бы вас, слышите?.. Хотя бы меня и бросили, как вы говорите!.. Я его люблю, я! Разве этого не довольно?..

Глаза ее блистали гневом. Она с такой силой произнесла: «Я его люблю, я!» — что у Григория Николаевича упало сердце.

Он, однако, поборол невыносимую боль и решился выслушать все до конца.

— Если вы хотите наказать за горе, которое я вам причинила… наказывайте… вы вправе; но только меня… Я виновата перед вами, я одна, Григорий Николаевич! — умоляющим голосом вдруг сказала Леночка. — Дуэли ведь не будет? Нет?

— Не будет!

— Вы извинитесь перед ним? Вы напрасно оскорбили человека!

— Извинюсь! — глухо произнес Лаврентьев.

— О, я не сомневалась в этом, — радостно воскликнула Леночка.

Она взглянула на Лаврентьева благодарным взглядом и прибавила:

— А теперь, Григорий Николаевич, вы вправе наказать меня за то, что я причинила вам горе. Требуйте, чтоб я отказалась от счастия, и я откажусь, я не выйду замуж!..

— Чтобы я?!. Да разве я злодей?.. Вас наказать!.. и то я поступил, как зверь! И то я обидел вас! И вы еще так говорите?!. Простите, Елена Ивановна, и не поминайте лихом! — проговорил прерывающимся голосом Лаврентьев, отворачиваясь, чтобы скрыть свое волнение…

— Простите и вы меня! — прошептала тихо Леночка, подымаясь.

— Дай вам бог всего хорошего. Вы стоите счастья!.. — сказал Лаврентьев.

По-видимому, он был теперь спокоен. Только голос его чуть-чуть дрожал.

— А на прощанье, Елена Ивановна, скажите еще раз, что вы простили меня!

Леночка протянула ему руку. Он благоговейно прикоснулся к ней губами, взглянул на нее ласковым, добрым взглядом и промолвил:

— Будьте спокойны. Я извинюсь, и дуэли не будет.

— Прощайте, Григорий Николаевич!

— Прощайте, Елена Ивановна!

Он вышел проводить ее в коридор.

— Еще просьба: не говорите Николаю Ивановичу, что я была у вас.

— Почто сказывать!

— Я прошу вас об этом, Григорий Николаевич, зная характер Николая… Он может

подумать, что вы не деретесь с ним по моей просьбе. Это оскорбит его! Ведь правда? И если бы вы узнали… проверили слухи, то и без моей просьбы отказались бы драться.

— Э, не тревожьтесь… Я понимаю, Елена Ивановна! Скажи он тогда слово — ничего бы не было. А я слухам поверил… Скотства-то во мне много!.. Теперь пусть хотя за труса считает, а дуэли не будет. Он ваш будущий муж.

Леночка с чувством пожала руку в ответ на эти слова.

— Хороший вы, Григорий Николаевич! Я всегда сохраню о вас добрую память! — прошептала она и стала спускаться с лестницы.

Она вышла на подъезд радостная, что все так благополучно окончилось. О, сколько тревоги и страха испытала она со вчерашнего вечера, и как весело теперь билось ее сердце при мысли, что любимому ее Николаю не угрожает никакой опасности! Она шла домой полная дум о Николае и о будущей их жизни, вспоминая его ласковые речи, счастливая своим счастьем, которое чуть было не отняли. О Лаврентьеве она и не вспомнила. Счастье так эгоистично!

Григорий Николаевич проводил грустным взглядом спускавшуюся по лестнице Леночку и, когда она скрылась, перегнулся вниз через перила. Вот мелькнула еще раз ее маленькая фигурка… стукнули двери подъезда, а он все еще стоял.

На душе у него сделалось так мрачно, сиротливо. Глубокой скорбью светились его глаза.

— Ушла! — проговорил он. — Ушла!

И тихо пошел к себе в номер, лег на постель и долго пролежал с закрытыми глазами, припоминая любимый образ Леночки, ее голос, движения.

— Счастливец! — с какою-то отчаянной завистью в голосе проговорил Лаврентьев, чувствуя, как приливает к сердцу злоба к Николаю. — Как она его любит!

Перед ним стояли они оба, смеющиеся, довольные, сливаясь друг с другом в объятиях. О, с каким наслаждением он задушил бы этого «счастливца»!.. Лаврентьев бешено стукнул кулаком об стену и вскочил с постели. Голова его кружилась. Глаза налились кровью.

— Скотина! Тварь гнусная!.. Опять не сустоял! — мрачно ругался Григорий Николаевич, — а еще человек!

Он подошел к умывальнику, вылил на голову кувшин воды, причесался, уложил в чемодан вынутые было бумаги и вышел из номера.

Свежий воздух несколько освежил и успокоил его. Ему сделалось стыдно, что чувство ревности осилило его любовь.

— Шалишь, Гришка! — прошептал со злостью Лаврентьев. — Сустоишь и извинишься как следует или ты будешь подлец!

Решившись свято исполнить обещание, данное Леночке, Григорий Николаевич первым делом пошел в технологический институт и разыскал там Васю. Вася очень обрадовался Лаврентьеву и сперва было смутился, вспомнив о Леночкиной свадьбе, но Григорий Николаевич казался таким спокойным, что Вася ошалел.