Два года в тундре
Шрифт:
Председатель правления кооператива тов. Байзитов, уроженец европейской части Союза, пришел сюда простым бойцом и окончательно осел в этих краях после разгрома белых банд. Иркутянин Мишарин послан партией возглавить районную парторганизацию. Все жили дружным коллективом, спаянные напряженной работой по борьбе с косностью и бескультурностью, оставшимися тяжелым наследием прошлого в этих краях. Школы, медпункты, избы-читальни, колхозы, оленеводческий совхоз, фактория, кооперация — все жаловались на недостаток работников, так как приезжие скоро менялись,
Три месяца пролетели быстро. Чтобы попасть на пароходы, надо было проделать на собаках путь из Нижнеколымска до Чаунской губы через поселок Островное, представлявший собой старую казачью крепоста. Здесь находится районный центр Восточно-тундрового района. Покосившиеся избы кажутся карликами рядом с новыми домами больницы, Домом туземца и со строящейся школой. От старой крепости, где «отсиживались» исправники и казаки, осталось одно вос поминание. Районному исполкому пришлось заново строить дома и создавать поселок. В работе принимали участие чукчи и ламуты, русские и колымчане.
Стены крепости разрушались и шли на отопление. Вместе с крепостью разрушались старые отношения между людьми. Вот, например, чукча Тальвантин, недавний батрак, теперь — колхозник, член президиума райисполкома. Шесть месяцев пребывания его в Ново-Мариинске на курсах советского актива не пропали для него даром. Здесь он научился грамоте, научился немного говорить по-русски. Сейчас он — один из самых активных участников стройки. В горячей работе Тальвантин оступился и получил растяжение связок ступни. Его пришлось уложить в постель. Чтобы он не скучал, Меньшиков принес ему только что полученный новый букварь на его родном чукотском языке. С поразительной быстротой освоил Тальвантин азбуку. Прошло всего три дня, и он бегло стал читать страницу за страницей и, радостно улыбаясь, с гордостью выводил на бумаге целые слова.
Приходили чукчи и дивились, когда он читал вслух.
После ярмарки чукчи и ламуты разъезжались по лагерям, расположенным в окрестностях Островного.
Ламуты кочевали обычно по рекам. Центром их расселения было среднее течение реки Малою Анюя и его приток река Погинден. Перед закрытием ярмарки группа ламутов пришла в рик и заявила, что им нужен учитель.
— Какой учитель? Мы же вам дали одного из кочевой школы, — удивился председатель рика.
Делегатом выступил пожилой ламут Иван:
— Мы хотим школу построить на устье Погинден, и нам надо учителя.
— Так ведь там рабочих нет. Кто будет строить школу?
— Да мы сами построим, нам только учителя надо. Если же нынче дом не построим, так мы хотим часовню нашу в Пантелейке отдать под школу, — говорил Иван.
Пришлось собрать экстренное заседание исполкома. Решили закрепить одного учителя для устьпогинденской школы. Так по инициативе самих туземцев открылась еще одна школа на далекой северной окраине.
В Островном Меньшиков задержался, так как по поручению Нижнеколымского партийного комитета он должен был выполнить некоторые задания. Не дожидаясь, пока он покончит со своей работой, Дорошенко выехала с проводником в Чаун, где зимовали пароходы.
Меньшиков закончил работу в Островном, когда уже начиналась распутица. Никто из местных жителей нс соглашался везти его на Чаун, и Меньшикову пришлось купить упряжку в 10 собак и отправиться к пароходам без проводника. Йттн без карты по компасу было трудно и опасно, но все же к июню Меньшиков добрался до Чауна.
В июле пароходы уже вышли из Чаунской губы во Владивосток.
В Ленинграде наступила зима 1933 года. Здесь, в говоре учреждений, грохоте заводов и тишине квартир рождаются новые дела и люди.
Один из них, слушатель метеорологических курсов при Арктическом институте Первак, рассказывает о своих перспективах. Весной он собирается на зимовку на полярную станцию мыса Отто Шмидта в качестве самостоятельного работника-метнаблюдателя.
Он еще не знает о том, что на его долю выпадет много бессонных ночей и внеплановых поездок в дни славной челюскинской эпопеи.
Рядом с Перваком — Ваня Рентыургин, студент Ленинградского института Севера. Озабоченная, мрачная фигура в неуклюжем малахае и кухлянке превратилась в стройного юношу с лохматым чубом над веселыми черными глазами.
Лето 1934 года. Пасмурный серый денек, но улицы Ленинграда полны оживления.
У Московского вокзала — несметная толпа. Делегации пионеров утонули в огромных букетах цветов… Смех, говор, веселый шорох знамен.
Вдоль перрона выстроился почетный караул. Низко-низко летят самолеты над приближающимся синим поездом.
В радостном ожидании встречи толпа сливается в одно лицо, в одну торжественную улыбку.
Из общего хаоса объятий и возгласов выделяют «своих»:
— Гаврилыч!.. Дора!.. Живые… Целые… Это и есть она — Карина?..
Ленинград встречал челюскинцев, в числе которых на бушующий перрон вышел и Василий Гаврилыч с женой и с ребенком.
СЛОВАРЬ ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ МЕСТНЫХ СЛОВ И СПЕЦИАЛЬНЫХ ВЫРАЖЕНИЙ
Аллык — ременная шлея в собачьей упряжке.
Байдара — лодка северных туземцев, сделанная из деревянного остова, обтянутого выделанной моржовой или тюленьей кожей.
Важенка — самка полярного оленя.
Войдать — смачивать на морозе полозья саней для уменьшения их трения о снег и лед при езде.
Волок — невысокий водораздел между двумя реками, через который перетаскивают лодку.
Едома — камчадальское название пологого невысокого холма.
Заберег — первый лед, намерзающий вдоль берегов. "Водяной" заберег — образующаяся весной вдоль берега во льду полоса чистой воды.
Кавасаки — особого вида моторный катер для перевозки грузов и рыбной ловли. Кавасаки имеет съемный руль и поднимающийся гребной вал и винт. Родина кавасаки — Япония.
Камус — выделанная шкура с нижней части ног Оленя. Идет, главным образом, на пошивку рукавиц и торбазов.