Два года в тундре

Кирюшина М. Т.

Ясным прохладным утром флотилия тронулась в путь. От сухопутного транспорта отряда уцелели только собака Белюга и олень Профессор. Все остальные либо погибли от голодовки и истощения, либо разбежались.

Холодом и покоем дышали берега. Темнозеленые омуты были прозрачны. Обманчиво доступным казалось песчаное дно. Первак, Добровольский и Ваня уже проходили по этим местам во время возвращения их с фактории, поэтому они знали каждую излучину и отмель, что значительно облегчало продвижение отряда.

Около полудня сделали

привал, чтобы отдохнуть и отчерпать воду из лодок.

Вдруг над рекой прокатился гулкий винтовочный выстрел, за ним другой, третий. Кто-то охотился за видневшимся впереди зеленым мыском. Отряд быстро снялся с места стоянки и вскоре совсем близко у берега обнаружил катер и кунгас, а на берегу — палатку и целую толпу людей.

На лодках сразу вдруг вспомнили о своей внешности. Раньше не замечали, что руки у всех были черны, как копыта, а коричневый загар сделал белых европейцев похо жими на цыган. Водяное зеркало отразило излохмаченные головы. У Гаврилыча и Скляра всклокоченные бороды закрывали половину лица. Пропитанные потом меховые рубахи, продранные брюки и подвязанные веревочками подошвы сапог дополняли непрезентабельный вид людей.

Навстречу каравану уже торопилась лодка, в которой мелькал яркокрасный платок.

Гаврилыч вдруг вскочил так, что байдара чуть не черпнула бортом.

В хозяйке красного платочка он узнал свою молодую жену, на которой женился на прошлой зимовке. Бедняге надо было еще замерить один азимут, а лодка с красным платком уже рядом.

— Вася, здравствуй!

— Одну минутку… Сто девяносто градусов, — Гаврилыч никак не может привести в спокойное состояние стрелку компаса. — Сто восемьдесят. Ну вот, теперь — пожалуйста!

Гаврилыч повернул свое сияющее лицо к красному платку.

— Ну и морфинисты! — несется с лодки. — Да вы пол-года не мылись, что ли?

Жена Гаврилыча, принявшая на себя обязанности временного завхоза, взяла из Ново-Мариинска на кавасаки хлеб, письма и посылки с «материка». В лимане кавасаки попал в шторм и был выброшен на берег. Весь груз затонул. Начальнику экспедиции пришлось добывать катер в аренду у АКО, которое и предоставило его сроком на три дня. Таким образом работа по обследованию низовьев Канчалана срывалась, — на одних лодках далеко не уедешь.

На берегу прибывший отряд окружила шумная толпа молодежи, возглавляемая старым знакомым — лоцманом Беляевым.

Встречающие были членами экспедиции Госземтреста, выехавшими в свой первый маршрут. Экспедиция носила комплексный характер и собиралась зимовать в Ново-Мариинске. Два отряда экспедиции выехали на Белую и в Марково.

Начальник отряда Госземтреста с удивлением рассматривал Профессора.

— Это что за мощи? А где остальные олени?

— Ау! Гулять ушли!

— Как так? Они уже запроданы мне вашим начальством!

Оказалось, что госземтрестовцы совершенно не обеспечены транспортом. У них была только

одна лодка, да и то почти никуда негодная, так как но своему тину она приближалась к морскому вельботу и имела очень большую осадку.

В конце конков к госземтрестовцам перешли на службу пловучие самоделки отряда Скляра и заслуженный Профессор. Ему снова придется поработать; надо отдать должное, что, несмотря на перенесенные лишения, он еще работоспособен и бодр.

— Пожалуйте закусить! — приглашает прибывших начальник отряда.

С жадностью путники набрасываются на белый мягкий хлеб. Одна за другой исчезают со стола пышные буханки.

— Простите, пожалуйста, — конфузится Первак, — нельзя ли еще хлеба?

— И если можно — соли, — робко добавляет Добровольский.

От госземтрестовцев узнали, что в Ново-Мариинске со дня на день ожидают прилета Обручева на самолете и что вдоль северного побережья Чукотки пробивается сквозь льды «Сибиряков», совершающий сквозной рейс Архангельск — Владивосток через Северный ледовитый океан.

О судьбе марковской партии ничего не было слышно. Наконец, заработал мотор, и катер понесся вдоль зеленых берегов. Скорость хода кажется невероятной после пешего хождения и движения под веслами. Гаврплыч ведет съемку.

— Попытаемся еще проехать по Инпенекуилу и Ирмекунлу, — говорит Скляр.

С командой катера пришлось выдержать ожесточенную борьбу: она категорически отказывалась задержаться в пути хотя бы на один день. В результате все же вышло так, как хотели Скляр и Гаврилыч, и обе реки были обследованы до пределов их судоходности.

Вышли в лиман. Перед глазами расстилались знакомые места, но только времена и обстоятельства изменились. В прошлом году тундра победила людей, а теперь люди победили тундру. Многие сотни километров ее протяжения были пройдены вдоль и поперек, и на карте края появилась большая многоводная река, вымеренная от устья почти до самых истоков.

После тяжелой работы вдруг так захотелось на «материк», где жизнь опередила нас почти на два года. Захотелось общения с людьми, музыки, смеха и отдыха.

В сумерках замаячили впереди огни Ново-Мариинска. Гаврилыч затянул отходную:

Итак, прощай, страна родная, Прощайте, милые друзья, Прощай, Чукотка дорогая, Прощай, быть может, навсегда.

Хор подхватывает грустно-шутливый мотив:

Но, может быть, настанет время — Мы возвратимся к вам сюда. Так к берегам подходят волны, Так в море катится река.

— На берегу! — кричит Беляев. — Принимай конец!