Два ларца, бирюзовый и нефритовый
Шрифт:
Шень Хоа, однако, впал в замешательство и не смог сказать ничего вразумительного.
ТРЕБУЕТСЯ ответить, есть ли все же в этом диспуте победитель?
Следует признать, что монах И Ци одержал победу в споре – в той мере, в какой вообще можно выиграть спор. И Ци не стал сдувать пылинки с уже отшлифованных аргументов, не стал нападать там, где ожидают нападения. Его ход, не слишком традиционный для южных направлений буддизма, у чаньских наставников называется чу ти бо [неожиданно выбить привычную опору]; благодаря такому приему многое раскрывается в новом свете,
Хорошенько осмыслив случившееся, Шень Хоа мог бы ответить: «Теперь я понял, что я действительно вижу. Я вижу собственную неправоту и могу описать, как она выглядит. Она имеет вид моей самодовольной физиономии, выражающей пустую гордость искусного спорщика».
Прием, примененный монахом И Ци, не относится к числу приемов, которые используют уважающие себя и друг друга собеседники. И Ци прибегнул к типичной демагогической уловке. Ведь для того, чтобы цепляться к словам, совсем не требуется ни большого ума, ни образованности – они могут даже помешать, если нужно произвести впечатление на простолюдина. У истинного сюцая подобные уловки вызывают лишь скептическую улыбку. Известно, что наставники чаньской школы активно практикуют то, что они называют выбиванием привычной опоры и что на деле зачастую сводится к раздаче оплеух. А вот в умении ясно выразить оттенки мысли представители этой школы не так искусны, вот почему к ним стекаются те, кто способен реагировать лишь на сильнодействующие средства. И наоборот, приверженцы неспешного, внимательного разума как лучшего средства от опрометчивости равнодушны к приемам И Ци. Они не без оснований считают, что никто еще не придумал лучшего способа разыскания истины, чем беседа знающих.
Между тем, вопрос, заданный монахом, сам по себе, безусловно, достоин исследования. Мы ведь используем как равноправные два выражения: «теперь я ясно вижу» и «теперь я, наконец, понимаю». Придраться к допускаемой равноправности достаточно легко, что и сделал И Ци. Однако его, в свою очередь, следовало бы спросить: «Действительно ли ты уверен, что все видимое и увиденное непременно обладают определенным цветом, размером и формой? Верно ли, что без этих определенностей вообще ничего нельзя увидеть?»
Когда, например, взволнованного человека, ставшего свидетелем городского пожара, просят описать, какого цвета была крыша горевшего дома, он отнюдь не всегда способен это сделать, хотя он ясно видел пожар, видел своими глазами.
А восприятие цвета во сне? Мы нередко утверждаем, что видели кого-либо во сне, хотя при этом не видели даже его облика; тем не менее мы уверены, что видели именно того, о ком говорим. И наоборот, во время гаданий по панцирю черепахи гадатель долго смотрит на панцирь, несомненно, различая все оттенки цвета, неровности рельефа и прочие подробности – при этом случается, что гадатель грустно вздыхает и говорит, разводя руками: ничего не вижу.
Свидетель пожара затрудняется в описании деталей постройки, потому что он видит пожар, а не дом. Цвет, размер, и даже форма, – не главное в видимом. Порой, чтобы заметить эти сопутствующие видимому обстоятельства, необходимо специально присматриваться. Главное же в разумном человеческом зрении именно единство смысла, усматриваемое сразу, – излишние
Вот почему выражение «ясно вижу» иногда определяет более глубокую степень проникновения в суть дела, чем выражение «знаю». Ведь можно, скажем, знать последовательность действий, приводящих к нужному результату, но при этом так и не обрести усмотрения целого. А можно, не различая ни цвета, ни размеров, ни очертаний, видеть истину столь же ясно, как пожар.
33. Домашние заботы
Цзи Фэй и Ди Мяо имели, на первый взгляд, не много общего между собой. Цзи жил в Сиани, отлучаясь из дому крайне редко, только если того требовали неотложные обстоятельства. Ди Мяо, напротив, почти непрерывно странствовал. Но, по крайней мере, в двух отношениях эти люди были схожи: ни один из них не совершил бесчестных поступков, и равная любовь к знанию была свойственна каждому их них.
И вот случай свел этих достойных людей на ученом диспуте, устроенном наместником императора. Речь там шла о природе подземных драконов и об их отличии от драконов, живущих в восточных и южных морях. На этом диспуте Цзи Фэй и Ди Мяо заметно превзошли прочих по глубине своих знаний. Наместник, чрезвычайно интересовавшийся драконами, вознаградил обоих и предложил им хорошее жалованье с тем условием, чтобы Ди и Цзи по очереди вели занятия в его дворце. Однако оба ученых от предложения отказались, сославшись на крайнюю ничтожность своих познаний в этом вопросе.
Настало время расставаться, и Цзи Фэй, почтительный сын и благородный муж, сказал:
– Господин Ди, я не осмеливаюсь пригласить вас в гости специально, но если будете в Сиане, окажите мне милость посетить мой скромный дом.
Ди Мяо поблагодарил Цзи и, в свою очередь, пригласил его в гости, добавив при этом, что ехать никуда не надо.
– Где же вы живете, уважаемый Ди? – осведомился Цзи Фэй.
И услышал в ответ:
– Вот здесь, буквально в двух шагах. Добро пожаловать.
Цзи последовал приглашению. Через десять минут ходьбы путники вошли в рощу, а еще через пять минут вышли на берег реки. Ди достал из дорожной сумки покрывало, зажег заранее заготовленные сухие ветки, снял висевший на суку чайник, и, бросив в него пригоршню чая, предложил коллеге садиться.
Цзи сел, стараясь не выказывать своего удивления. По-видимому, это не очень хорошо ему удалось, поскольку Ди Мяо, прервав молчание, спросил:
– Господин Цзи Фэй, я надеюсь, что вы, будучи человеком вдумчивым и привыкшим смотреть в корень вещей, не считаете, что наличие террасы, сплошной крыши и прочих подобных пустяков определяет понятие дома?
– В этом я согласен с вами, господин Ди.
– Кроме того, насколько мне известно, сыновья ваши возмужали и определились в жизни, а дочери обрели новые семьи.
– Это так, – с легкой грустью заметил Цзи.
– Тем не менее в вашем взгляде я вижу сострадание. Быть может, вы считаете, что ваш дом прочнее? – с улыбкой спросил Ди Мяо.
– Нет, я далек от такой мысли. А сострадание, которое вы видите в моих глазах, вызвано тем, что я сравнил наши домашние заботы.
Чаепитие продолжалось недолго и прошло в молчании, после чего Ди Мяо откланялся, а Цзи проводил гостя до опушки леса.
ТРЕБУЕТСЯ ответить, что имел в виду Цзи Фэй, с состраданием говоря о домашних заботах, и насколько прав был он в своем сострадании к Ди.