Два лебедя (Любовь, матрица и картошка)
Шрифт:
Возможно, содержание этих страниц не было бы столь притягательным для моих почитателей, если бы не логическая цепочка, приведшая меня к познанию Матрицы. Что мною двигало в то мгновение? Желание превзойти подвиг Алексея Мересьева? Но вряд ли я мог стать таким же всенародно любимым героем, оставаясь в тени. Да, мною двигало неиссякаемое стремление к познанию – вот вечный огонь души, в котором рождаются, куются и закаляются истинные герои нашего времени. Они всегда притягательны своей былинной отвагой и непредсказуемостью. Я был интеллектуалом. И много лет стремился к совершенству своей души. На таком высоком уровне до меня еще никто не работал. Но я был молод и полон сил – поэтому мне было необходимо как можно быстрее разобраться со своим недугом. Ночами, после того, как Верочка засыпала в моих объятиях, я
Я осторожно освобождался из объятий жены и шел на цыпочках в другую комнату, где ложился на софу. Я расставлял руки и ноги, чтобы они не соприкасались друг с другом, и начинал повторять: «Я могу почувствовать тяжесть в руках и ногах и холод во лбу, но могу не ощутить этого, потому что это не самогипноз, а результат наивысшей саморегуляции организма. В моей груди горит совершенное сердце. Оно сжигает неуверенность, страх, тупость, скованность, и я чувствую себя молодым, здоровым и добрым. А теперь я поработаю над своими эмоциями!
– Я – добрый?
– Добрый!
– Да или нет?
– Да.
– Это правда?
– Правда!
– Я – смелый?
– Смелый.
– Да или нет?
– Да!
Я продолжал этот диалог в течение часа. И если ответ был вялый и неэмоциональный, я задавал вопросы все настойчивее и азартнее, и ответы становились живыми и быстрыми, как я того хотел. В этих мысленных диалогах еще не было ни вертикальной колебательной системы на корне языка, ни горизонтальной колебательной системы на корне и кончике языка. Это открытие придет ко мне позднее. Но уже сейчас я довольно успешно работал над своими эмоциями. Иногда после таких изматывающих сеансов я засыпал на софе. Но просыпался всегда раньше моей любимой и спешил лечь рядом с ней, чтобы она не раскрыла мой секрет.
А однажды мне приснился всадник на белом коне. Позади всадника сидел маленький мальчик. Я шел впереди всадника босиком, но всадник никак не мог меня догнать. Я видел перед собой степь и дорогу. Дорога рассекала степь на две половины: одна была светлая, другая – темная. Я очень этому удивился и спросил всадника, что сие означает. И ответил мне всадник, что левая сторона оттого светла, что осенена она благими деяниями моего отца, а правая сторона оттого темна, что по материнской линии мужчины крепко пили, и моя мать никак не может отмолить этот грех. А младенец, сидящий за всадником, принадлежит мне по праву. Но заговорит младенец, когда я произнесу имя Бога между корнем и концом того, что ничего не скажет, коли молчит. Сказав эти слова, всадник вместе с младенцем исчезли. Остался я один на дороге, разделившей темное и светлое начало точно на две половины.
Я как-то сразу пробудился ото сна. И начал сон разгадывать. Младенец – это определенно душа ребенка, которая живет во мне. А что такое, имеющее корень и кончик? Он ничего сказать не сможет, коли молчит. Язык имеет корень и кончик. И чтобы младенец заговорил, надо произнести имя Бога между корнем и кончиком языка. Я вспомнил незамысловатую молитву: «Господи, славься Имя Твое, славься Царствие Твое. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!»
Я прочитал молитву несколько раз, но душа младенца – моя душа, молчала. Неужели я что-то не так делал. А ведь я подошел совсем близко к разгадке горизонтальной колебательной системы…
Резниченко стал моим кумиром. Я мало с ним разговаривал, почти не общался, но чувствовал его благотворное влияние постоянно. Владимир Яковлевич умел, как никто другой, пользуясь длинной логарифмической линейкой, находить оптимальный вариант проточной части газотурбинной установки. Когда наши расчетчики обсчитывали его вариант, редко что менялось в конструкции. Я так ему завидовал, словно он пользовался современным ноутбуком, а не примитивным вычислительным инструментом.
Незаметно пролетело капризное лето с теплыми июльскими ночами. После чего началась бесконечная полоса дождей. Я любил дожди, особенно с утра. Под звонкий стук дождевых капель легко дышалось и думалось. Иногда я писал стихи. Но очень скоро чертежи стали моими стихами, поэмами и балладами.
Обойма с направляющими аппаратами уже не казалась мне огромной грудой металла. Наоборот, я увидел в ней блеск полированных лопаток и совершенство линий. Мне нравилось ходить по цехам и наблюдать, как сиреневая стружка выбегала
За многие месяцы работы над собой я совершил настоящий гражданский подвиг. Начал с Божественного сверления, обрушившегося на мою голову. С рождения капризной детской души, отвечающей на вопросы робко, нараспев или не отвечающей вовсе. Выдержать этот тяжкий крест Господень мог только человек верующий. И вера в Бога помогала мне одолевать страдания. Мысль о несовершенстве исчезла с повестки дня. Появилось ликование в душе вместе с ощущением грандиозной победы.
«Я совершил великий подвиг, – радостно думал я, – Мне удалось заставить мозг работать на пределе своих возможностей. И если я смог это сделать раз, то смогу повторить многократно, пока не пройду все девять кругов Ада».
И вдруг я почувствовал сильную головную боль. Я невольно закрыл глаза и увидел перед своим внутренним взором дивного царя Соломона, его великолепный дворец и высокую мраморную лестницу, ведущую в его покои. Однажды я уже видел эту высокую лестницу. Но тогда головная боль не позволила мне вступить в диспут с иудейским царем. Теперь я не мог отступить, не имел права. Преодолевая боль, я начал подниматься по мраморной лестнице. Царь Соломон ожидал меня, восседая на троне. Но на этот раз ощущение уверенности явилось ко мне взамен боли. Я мысленно заговорил сам с собой, и моя несгибаемая душа отвечала мужественным голосом. Мне необходимо было утвердиться на этом желанном уровне. Но я уже летел как на крыльях по лабиринту. Как и обещал Вельзенд, гигантский Минотавр с телом война и головой быка предстал передо мной. Мы начали кружить по кругу, изучая друг друга. Впереди была кровавая битва – одного из нас заберет смерть. Но не было страха в глазах моих, потому что весь я лучился мужеством и отвагой.
И дрогнул Минотавр, отведя в сторону темные, горящие ненавистью глаза. Удар моего тяжелого кулака обрушился на него, затем еще и еще раз. Минотавр зашатался под моим неудержимым натиском и рухнул на колени. Казалось, что поединок шел к своему удачному завершению. Но неожиданно Минотавр пришел в себя и обратился в бегство. Я невозмутимо направился следом, потому что никто лучше меня не знал секрета лабиринта. Я бесстрашно преследовал Минотавра, пока не оказался с ним в тупике.
В самом конце тупика из стены торчал светящийся обоюдоострый меч с крестообразной рукоятью. Чудище первым приблизилось к мечу и попыталось завладеть им. Оно со всей неистовой силой вцепилось в рукоять меча, но не смогло даже слегка пошевелить его. Обессилев, оно отступило и в страхе прижалось к стене. И тогда я подошел к освещенному мечу. Внимательно осмотрев крестообразную рукоять меча, я узнал его. Это был меч Кольвера, моего побратима, с которым я еще встречусь на этих страницах. Владеть этим мечом мог только Кольвер и я, его воплощение в настоящем. Осенив себя крестом, я произнес заветные слова: «Без нужды не подниму, без славы не сложу!» Не спуская глаз с Минотавра, я сильным рывком выдернул меч из каменного плена и несколько раз рассек со свистом воздух. Минотавр был обречен…
И вдруг Минотавр издал торжествующий грозный рев. Рогатая голова его начала медленно поворачиваться. И когда она совершила полный оборот, вместо бычьей головы передо мной предстало искаженное злой судорогой лицо господина Вельзенда. Это была бессмертная маска мага, которую он надел на голову Минотавра.
– Ты почти одолел Минотавра, – зловеще заговорила маска. – Но теперь ты не сможешь отсечь эту голову, потому что я бессмертен. – И вместе с этими словами направленный пучок яркого света низвергся на меня из Кристалла, которым все еще владел грозный волшебник. Минотавр исчез. Я остался один в кромешной тьме, лишенный завораживающей силы разума. И, значит, первый круг Ада был пройден. Теперь мне следовало начинать все с нуля. Но для того, чтобы выбраться из лабиринта, мне не нужна была спасительная нить Ариадны. Верочкина любовь заменила ее. Нас теперь было тоже двое. И Вельзенду приходилось бороться не только со мной, но и с чистой и светлой любовью Верочки Клюге, оберегавшей меня от неминуемой гибели.