Два лика одиночества.
Шрифт:
– У нас все равно нет выбора. Едем.
Через десять минут отряд остановился у въезда в поселок.
– Кто такие и зачем пожаловали? – хмуро осведомился пожилой мужчина с длинной бородой, в мокром уже плаще поверх доспехов, также вызвавших недоумение и подозрение у мужской части отряда.
– Мы простые путешественники, – ответила Арна, улыбнувшись. Но, против обыкновения, ответной улыбки не получила. – Мы хотели бы остановиться на ночлег в вашем городе.
– Простые путники, говоришь, – стражник прищурился, окинув взглядом тяжелую секиру на поясе орка и мечи Гундольфа и Талеаниса. – Ну-ну. Видал я таких путников с большой дороге. Езжайте куда ехали.
– Мы устали с дороги и промокли. Мы не замышляем ничего дурного, поверьте – просто хотим переночевать под крышей, обсохнуть и поесть!
– Все говорят, что ничего плохого не замышляют! А потом дома горят! – Мужчина поднял арбалет. – Давайте, езжайте!
– Но…
– Ты что, не понимаешь? – Палец лег на спусковой крючок. – Я сказал – проваливайте!
На Арну и стоявшего рядом с ней Орогрима нацелились три арбалета – подошли другие стражники.
Орк опустил лапищу на рукоять секиры, чуть выдвинув ее из петли.
– Что здесь происходит? – раздался вдруг спокойный, властный голос.
К замершей у ворот компании направлялся незаметно вышедший из сторожки мужчина.
На вид ему было не больше сорока, хотя волосы его были полностью седыми. В светло-карих, почти желтых глазах отражались усталость и недоверие ко всему, чему только можно. Одет он был в простой кожаный колет, такие же штаны, и длинный плащ с капюшоном, сейчас накинутым на голову, но не скрывающим лица.
– Бродяги какие-то в город ломятся, – ответил пожилой стражник, махнув арбалетом в сторону Арны.
– Кто вы и зачем прибыли в графство Сайлери? – спросил седой, скользнув внимательным взглядом по каждому члену отряда.
– Путешественники, – повторила Танаа. – Проезжали мимо, попали под дождь. Мы просто хотим поесть и переночевать в тепле. Мы не разбойники, правда!
– Я вижу, что вы не разбойники, сударыня. Простите Найла за грубость, он всего лишь выполняет свой долг – мы не пускаем в город чужаков после захода солнца, – он учтиво склонил голову.
– Я уже поняла… Что ж, извините… – Арна обернулась к спутникам. – Поищем другое место.
– Постойте. – Седой сделал шаг вперед и поймал ее лошадь под уздцы. – Я пропущу вас. Пусть это против правил, но будем считать, что вы мои гости. Найл, старина, открой ворота, пусть они проедут.
– Спасибо! – Танаа улыбнулась, Орогрим опустил секиру обратно в петлю, а Гундольф убрал руку с рукояти меча.
– Не за что. Проезжайте.
– А вы не подскажете, где здесь можно остановиться?
– Таверна закрыта уже довольно давно, так что только если кто-то из жителей согласится вас принять. Что маловероятно. Я же сказал – не за что благодарить, – сухо бросил седой и, отвернувшись, ушел обратно в сторожку.
– Мне здесь не нравится, – тихо буркнул Орогрим, когда они ехали по главной улице и высматривали дома, в которых горел свет. – Слишком уж они подозрительные и неприветливые.
Отряд постучался уже в четыре дома. В первом им не ответили, в двух следующих – грубо рявкнули что-то, даже не открывая двери. Когда Арна постучала в четвертый дом, дверь отворилась – но тут же захлопнулась. Из дома пробурчали что-то вроде: «Нищим не подаем», Танаа попыталась объяснить, что они готовы даже заплатить за возможность переночевать под крышей и обсохнуть, но ее, похоже, уже не слушали…
– Мне тоже, – отозвалась девушка и поманила всех остальных ближе. – Я чувствую здесь страх и безнадежность. Ощущение неотвратимости и в то же время – готовность идти до конца, сражаться до самой смерти – и только до нее… Абсолютная безнадежность, и ни малейшего проблеска хоть каких-то положительных эмоций. Еще озлобленность – они настолько напуганы, что готовы кинуться на каждого, кто кажется хоть чем-то подозрительным, и разорвать его на части. – Арна замолчала, продолжая вслушиваться в фон поселка.
– Видимо, у них совсем пакостное что-то случилось, – пробормотал Грим.
– Я бы сказал – не случилось, а происходит. Даже прямо сейчас, – добавил Гундольф. – Я, конечно, чужие эмоции читать не могу, но Арна права – здесь в воздухе витает столько безнадежности и страха, что их невозможно не почувствовать. И это не последствия чего-то – это осознание того, что впереди что-то еще более страшное, чем то, что есть сейчас.
– Да, именно так. В общем, я не знаю, что происходит в этом поселке, но явно ничего хорошего…
За этим совершенно не жизнерадостным разговором путники добрались до городской площади. Конечно, площадь – это довольно громко сказано, просто довольно просторная вытоптанная поляна, с колодцем, несколькими крытыми прилавками в стороне и помостом в самом центре. С таких помостов, как правило, делают объявления, зачитывают какие-нибудь приказы и новые законы, и тому подобное, а перед помостом, на скамьях, сидят почетные жители городка или поселка, предоставляя остальным, не столь привилегированным, слушать стоя. В общем и целом, неплохой помост. Тем более что сработан он был на славу, из хорошего дерева, и явно прекрасным плотником.
Портило воображаемую идиллическую картину возможных городских собраний, после которых жители дружно расходятся по домам, обсуждая новости и делясь сплетнями, только одно. И, пожалуй, даже не портило – просто не давало столь пасторальной картинке вообще появиться пред чьим-либо внутренним взором, сколь бы не была богата фантазия.
Посреди помоста высилось еще одно детище того же талантливого плотника – прекрасная, прочная виселица с длинной перекладиной, на которой при необходимости можно было одновременно повесить до пяти человек.