Два мира
Шрифт:
– Я вот о чем думаю, - говорит Максим, - а если этот режим всерьез и надолго? Ну, как было при установлении Советской власти. Многие враги советов тогда тоже думали, что большевики долго не продержатся. Со дня на день падут. С месяца на месяц. А советы так и не пали. Так и мы. Все ждем, что хунта со дня на день падет. А она и не думает падать. И кто мы получается? Лишние люди! Смешные, отжившие свое неудачники. Кисы Воробьяниновы. Но будем еще какое-то время пузыри пускать. Пока система нас не сломает. Так и угаснем потихоньку.
– Есть одна существенная разница между большевиками и киевским режимом, - возражает Дмитрий.
– Понимаешь, Максим, у современной власти
Максим вдруг яростно пинает носком ботинка гальку. Мелкие камушки, вперемежку с ракушками и песком фонтаном рушатся в зеленоватую воду лимана.
– Да, ты прав, - говорит он.
– И все же... у нас так мало времени! Как ты там, отец Иван, говорил, насчет новых поколений, что успели уже вырасти после нас, после нашей рокерской юности: закончить школу, стать взрослыми. Мы же неизбежно стареем.
– Ничего, каждый возраст прекрасен.
– А у нас нет выбора, нам остается только ждать.
Отец Иван согласно кивает головой. Мимо компании опять проходит пьяный мужик со стеклянными глазами. Теперь он двигается в обратную сторону. В руке у него дымится зажженная сигарета.
***
Отец Иван, Максим и Дмитрий карабкаются вверх по крутому склону. Они покидают лиман. Тропинка петляет среди низкорослого кустарника. Как партизанская тропа. Внизу, прямо под ними, нефтебазовский пляж. Можно было пересечь пляж и выйти на нормальную асфальтированную дорогу, которая не так крута; но отец Иван внезапно свернул на тропу. При этом еще и пошутил: мол, широкие пути ведут известно куда. А мы пойдем узкой тропой.
Друзья не возражали. Максим прокомментировал шутку батюшки по-своему: на оккупированной невидимым, но вездесущим врагом территории нам только и остается, что ходить партизанскими тропами. Дмитрий промолчал. Он только что испытал очередное странное чувство, наподобие того, что испытал каких-то полчаса назад. Но сейчас это чувство было еще ярче. Они проходили пляж. Несмотря на дождливый день и "мелкий апокалипсис", народ на пляже присутствовал. Среди отдыхающих Дмитрий вдруг увидел молодую женщину. У нее было узкое лицо, прямой немного мясистый нос, длинные темно-русые волосы и большие темные глаза. Дмитрий в какое-то мгновение вспомнил (нет, он точно знал!), что это Лариса-археолог. Он только удивился, что она здесь делает. Он почти уже окликнул ее. Но тут отец Иван резко повернул на "партизанскую" тропу. Они стали подниматься.
Дмитрий еще раз окинул молодую женщину и попытался убедить себя, что ошибся. Женщина, похожая на Ларису-археолога, пробудила в нем сильнейшее чувство раздвоения. Ему опять подумалось, что он сейчас спит, что это все сон, а подлинная, параллельная сну реальность - вот-вот он ее вспомнит. Пока же в памяти крутится только то, что параллельная реальность неким образом связана с недописанным романом и виденной только что женщиной на пляже.
Подъем закончился. Но они по-прежнему двигаются по петляющей тропинке, среди бесконечных кустов. Вокруг ни души. Странно, должна быть железная дорога, - проносится в голове Дмитрия. Частный сектор. За ним спальный микрорайон по "космонавтам". Затем рынок, пустырь и парк, за которым привокзальный район, где обитает Максим. Там же остановка... Но ничего этого нет!.. Идем другой дорогой? Впрочем, какая разница. Отцу Ивану и Максиму видней, они здесь живут.
Гораздо важнее другое. Дмитрий чувствует, как отец Иван и Максим как-то постепенно от него отдаляются. Внутренне отдаляются. Вот между ними разговор, видимо начатый еще до появления Дмитрия. И разговор какой-то совершенно тусклый, обыденный. Все о каких-то знакомых. Кто-то разводится, кто-то судится, кто-то спился, кого-то "съел" епископ, кто-то заболел паранойей на фоне последних политических событий...
Отец Иван внезапно останавливается:
– Пришли, - говорит он Дмитрию.
– Нам пора.
– Да, пора, - кивает головой Максим.
– Извини. Скоро увидимся. А пока - пора.
– Как, пора. Где мы?
– Дмитрий в недоумении вертит головой. Вокруг по-прежнему кусты, но где-то впереди смутно маячит девятиэтажка.
– Возле моего дома, - говорит Максим.
– Иди прямо, по этой тропинке и как раз выйдешь к остановке.
Отец Иван в нетерпении выуживает мобильник:
– Не прощаемся. Увидимся... давай, брат.
Он машет рукой и исчезает в кустах, за ним исчезает Максим. Дмитрий остается один. Он растерянно оглядывается. Первое естественное чувство, что вспыхивает в нем - обида. Как-то не по-людски расстались. Отец Иван и Максим будто сбежали от него. Почему? Что-то неуловимо изменилось в его жизни. Но что? Пока ясно одно - близкие друзья, особенно отец Иван, отдалились. Стали другими. Он теряет друзей.
Дмитрий продолжает свой путь в одиночестве, стараясь не думать ни о чем. Тропа перестает петлять, она становится шире и идет прямо, как магистраль. Кусты теперь выше и образуют над головой как бы свод. Все это напоминает тоннель. И тоннель смутно знакомый. Будто он уже шел по точно такому же проходу в кустах. Но где, когда? В конце тоннеля зеленая дымка, похожая на туман. При виде зеленой дымки ощущение того, что он уже здесь был, только усиливается.
И вдруг Дмитрий выходит из тоннеля. Выходит прямо в своем дворе. Первое мгновение он не верит своим глазам. Но тут же вспоминает, что именно по такому тоннелю он покидал свой дом... Смутно помнится гроза... да, он стоял на балконе. Потом вошел в тоннель. Прошел. Кажется, был Отшельник. Или кто-то на него похожий. А потом...
Дмитрий замирает. Он буквально физически ощущает, что вот-вот все вспомнит. Все! Только не потерять это ощущение. Дмитрий быстрым шагом идет домой. Почти бежит. Он интуитивно чувствует: отгадка дома. Хорошо, что во дворе не единой души. Вот он уже поднимается лифтом на свой шестой этаж, открывает дверь квартиры. Входит. В квартире как будто незримая перестановка. Наверное, он очень долго отсутствовал. Дмитрий входит в комнату. Его совсем не удивляет, что компьютер уже работает.
На экране монитора, на зеленовато-голубом фоне важный кот (его фото с подписью "Корифей" пришито тут же), дальше следуют слова, писанные этим самым Корифеем: "Никто не знает своих границ. Даже наш Пафос..." Ниже фото пса - дворняга с огромными глазами, в глазах застыла вселенская грусть. Это и есть Пафос. Пафос обращается к Корифею: "Корифей, возьми меня с собой как-нибудь Туда... Я тоже пригожусь. Я сообразительный бываю... Пёстрый, мне... я... пожалуйста... хоть краем глаза увидеть..."