Два путника в ночи
Шрифт:
– Сказал кто?
– Софи Лорен!
– Сама Софи Лорен? Тогда конечно! А кофе тебе кто в постель?
– Какой кофе?
– Ты же только что сказала: кофе в постель!
– Домработница! То есть горничная. Будет привозить в тачке на колесиках.
– Ага, а ты, не успемши глаз продрать, нечесаная, неумытая, с нечищеными зубами… бр-р-р!
– Ты, Катюха, всегда все испортишь! Скучная ты!
Разговоры протекали в одинаковом ключе с небольшими вариациями и сводились всегда к одному и тому же: «Ситников! О, Ситников! Ах, Ситников! А ты, Катюха, дурочка и не понимаешь своего счастья!» – и напоминали ритуальные
– Нет, – сказала я сдержанно, – Ситников не вернулся.
– Как – не вернулся? – поразилась Галка. – Вы что, опять полаялись?
– Меня твой Ситников больше не волнует.
– Ну, ты, мать, даешь! Вот так, бросила все на фиг и свалила?
– Да при чем здесь я?! Почему сразу я?!
– А кто?
– Он! Твой Ситников распрекрасный!
– А ты ни при чем?
– Ладно! Я приехала, жива-здорова, а сейчас – извини, страшно занята. Надумаешь – звони.
– Да ладно тебе, Катюха, я ж любя… Заскочу вечерком, покалякаем.
Я обиженно помолчала, потом не выдержала:
– А я тебе подарок привезла.
– Правда? – обрадовалась Галка. – А что?
– Придешь – увидишь. Ладно, некогда мне тут рассусоливать… Жду!
Ситников… Опять Ситников, снова Ситников. Почему этот человек все время будит во мне дух противоречия? Не соглашаться, стоять на своем, упираться рогом в стенку, не уступать ни пяди? Мама считает, что я иду у всех на поводу по причине бесхарактерности и бесхребетности; бабуля Мария Александровна говорит, что на мне можно воду возить; с другом сердечным Юрием Алексеевичем за семь лет знакомства мы поссорились всего-навсего три раза. А с Ситниковым… хвост дыбом, искры из глаз! Не на жизнь, а на смерть! Не понимаю…
Глава 4
Римма. Начало
Художественный салон-магазин «Вернисаж», правда, тогда еще не «Вернисаж», а обанкротившийся магазин «Народные промыслы», достался Римме Якубовской совершенно случайно, когда она уже отчаялась найти приличную работу. Работа уборщицы в ночном клубе вряд ли может считаться приличной для молодой цветущей женщины. Там, правда, была еще должность администратора с неплохой зарплатой, плюс обязанность спать с шефом. Римма сгоряча согласилась, но, увидев шефа, передумала.
– Ну и дура! – сказала ее приятельница, работавшая там же танцовщицей. – Он, конечно, не Микки Рурк, но мужик невредный.
И тогда она набралась смелости… да-да, набралась смелости, ибо, когда просишь на кусок хлеба, нужно гораздо больше смелости, чем когда просишь всего-навсего о прибавке к жалованью, и позвонила своему старинному поклоннику Волоше Смолянскому, которого случайно увидела по телевизору. Повзрослевший, солидный Волоша, теперь – Владимир Иннокентьевич, отвечал на вопросы журналиста – был он сейчас, оказывается, успешным банкиром и меценатом. Римма глазам своим не верила; неужели этот козырный мужик – тот самый невзрачный молодой человек, друг б.м. Виталика Щанского (произносится «бым» и значит – «бывший муж»), который сходил по ней с ума? Когда ж это было? Лет десять назад… или чуть больше. Как он краснел! Боже ж ты мой, как он мучительно краснел, как не сводил с нее глаз! Как бым Виталик издевался над ним! И вот – нате вам! Банкир!
Человек на экране излучал уверенность в себе, превосходно
«Идиотка! – подумала Римма. – Если бы я тогда выбрала Волошу…» Смешной краснеющий мальчик… А Виталик! Художник-дизайнер Виталий Щанский – известный всему городу бабник, балагур, гулена и глава любой тусовки – был неотразим. И неудивительно, что она была на седьмом небе от счастья, когда он стал оказывать ей знаки внимания. И какие знаки! Янтарное ожерелье, выдуманное и сработанное его другом и коллегой из Латвии, ювелиром Гуннаром Бразалисом, для выставки в Хельсинки и отданное другу Виталику для его любимой женщины. И вина из Грузии, целая корзина, от еще одного друга, горячего Гоги из Тбилиси. Цветы, каких не бывает в природе, – громадные золотые шары хризантем из закрытого зеленхоза. Для Виталика не было ничего невозможного. Женщины заглядывали ему в рот, а Римма, обычно бойкая и острая на язык, терялась в его присутствии, превращаясь в угловатого неуклюжего подростка.
– У тебя заниженная самооценка, – сказала подруга Людмила, выслушав ее сбивчивый рассказ о замечательном Виталике Щанском.
– Ты, Лю, не понимаешь, он не такой, как другие. Он смотрит на тебя, как будто… как будто…
– Ну?
– Ну, как будто… не знаю! Глаза ласковые, не оторваться! Улыбка – обалдеть! Смотрит на тебя – аж мурашки по коже…
– Так в чем же дело?
– Не знаю. Не могу на него глаз поднять.
– Но почему?
– Не знаю!
– Ты в него влюблена? – допытывалась Людмила.
– Не знаю! – в отчаянии отвечала Римма. – Мне он очень нравится, но… ты знаешь, сколько вокруг него баб вертится?
– Получше тебя?
– Да!
– Ну и дура! Посмотри на себя в зеркало! Ты же у нас просто красотка!
– Он их все время целует! – Римма раздувает ноздри.
– Целует?
– Ручки, в лобик, в плечико! Конфеты, цветочки… А они и рады! Как придет – бросаются сразу, виснут, визгу – оглохнуть можно! Ненавижу этих баб!
– Он что, бабник?
– Бабник?! Мягко сказано!
– Ну, и зачем тебе бабник?
Зачем? Почему? Как? Почему Виталик Щанский, а не Волоша Смолянский?
Да потому, что с Виталиком интересно и не скучно, а от Волоши с его любовью мухи дохнут! Вот почему!
Была она тогда скромной чертежницей в бюро главного архитектора города и снимала квартиру где-то на окраине. Там, то есть в бюро, ее и заприметил бым Виталик. Уговорил коллегу-архитектора привести к нему в дом на чей-то день рождения… Ну, да что там! «Пережито, забыто, ворошить ни к чему…»
– Риммочка! – обрадовался Волоша, сразу узнав ее голос в телефоной трубке. – Какими судьбами? Откуда?
– Волоша, – сказала Римма, чувствуя комок в горле, – поговорить нужно. Мы не могли бы встретиться? – Эту фразу она долго повторяла накануне, стоя перед зеркалом.
Они встретились у центральных ворот парка, и он потащил ее обедать в дорогой ресторан. Сказал, чтобы она пока изучала меню, а у него встреча с деловым партнером, который сейчас подойдет, им надо срочно обсудить кое-что. Римма почувствовала себя неуютно и только усилием воли удержала готовое вырваться жалкое: «Может, в другой раз?» Удержала, так как видела, что он действительно ей рад… хотя и не так, как раньше.