Два товарища (сборник)
Шрифт:
– Тоже выдумал – матери. – Борис отхлебнул крюшону, тыльной стороной ладони вытер губы и стряхнул с пиджака крошки. – Сколько твоей матери годов?
– А на что тебе ее года? – враждебно спросил Алтынник.
– Интересно, – сказал Борис. – Грудью она кормить его сможет?
Алтынник задумался. Насчет груди как-то он не подумал. Людмила, не сдержавшись, прыснула в кулак, и, видимо, крошка попала ей в дыхательное горло. Выпучив глаза, она покраснела, стала задыхаться и кашлять, а Борис колотил ее по спине ладонью. «Может, подавится», – с надеждой подумал Алтынник, но, к сожалению, все обошлось.
Разбуженный
– Дай сюда, – Людмила взяла сына к себе, положила на колени и вынула грудь. Грудь была белая, густо пронизана синими жилками. Вид ее подействовал на Алтынника точно так же, как пироги с грибами, – он отвернулся.
Посидел, помолчал. Потом встал, взял чемодан.
– Ну, ладно, – сказал он, не глядя на своих собеседников. – Не хотите, не надо, я пошел. – И не спеша направился к зданию вокзала.
Но, пройдя шагов десять, услышал он за спиной страшный нечеловеческий крик и оглянулся. С болтающейся снаружи грудью и зверским выражением на лице Людмила бежала к нему и выкрикивала какие-то слова, из которых он разобрал только три: «сволочь» и «гад несчастный». Алтынник побежал. Из боковой двери вокзала выскочил милиционер. Алтынник не успел увернуться, милиционер подставил ему ногу, оба растянулись в пыли. Чемодан от удара раскрылся, и из него вывалились на дорогу зимняя шапка, зубная щетка и мыло. Милиционер опомнился первым. Он насел на Алтынника и скрутил за спиной ему правую руку.
– Пусти! – рванулся Алтынник и тут же почувствовал невыносимую боль в локте.
– Не трепыхайся, – сказал милиционер, тяжело дыша. – Хуже будет. Вставай.
Алтынник поднялся и стал стряхивать свободной рукой пыль со щеки.
– Ага, попался! – злорадно закричала Людмила. – Заберите его, товарищ милиционер!
– Что он сделал? – строго спросил милиционер.
– Бросил! – Людмила спрятала грудь и завыла: – С маленьким ребеночком… с грудным…
– А-а, – разочарованно протянул милиционер, явно сожалея о том, что он зря участвовал в этой свалке. – Я-то думал… Это вы сами разбирайтесь.
Отпустив Алтынника, он отряхнул колени и пошел к себе.
Алтынник нагнулся над выпавшими из чемодана вещами.
С ребенком на руках подошел Борис. Нагнувшись, поднял зубную щетку.
– Помыть ее надо, – сказал он.
– Дай сюда! – Алтынник вырвал щетку и бросил в чемодан. Потом долго боролся с замком.
Людмила стояла рядом и тихонько подвывала точно так же, как она это делала у себя на станции в день женитьбы.
– Не вой, – с отвращением сказал Алтынник, – я с тобой все равно жить не буду, и не надейся.
– И правильно сделаешь, – неожиданно поддержал Борис.
Алтынник опешил и посмотрел на него. Людмила завыла сильнее.
– Сказано тебе – не вой, значит, не вой! – закричал на нее Борис. – Возьми ребенка и иди на свое место!
Людмила растерялась, сразу притихла и, взяв ребенка, пошла туда, где перед этим сидела.
– Ссука! – сказал, глядя ей вслед, Борис и смачно сплюнул. – Ваня, – повернулся он к Алтыннику, – давай с тобой поговорим как мужчина с мужчиной.
– Давай валяй, – хмуро сказал Алтынник.
– Ваня, я тебя очень прошу, – Борис приложил руку к груди, – поедем с нами.
– Еще чего! – возмутился Алтынник и взялся за чемодан. – Я думал, ты чего-нибудь новенькое скажешь.
– Нет, ты погоди, – сказал Борис, – ты сперва послушай.
– И слушать не хочу, – сказал Иван и пошел к вокзалу.
– Ну, я тебя прошу, послушай, – Борис забежал вперед. – От того, что я тебе скажу, ты ж ничего не теряешь. Ну, не согласишься – дело твое. Но я тебе как другу советую: ехай с нами. Людка, она ж, видишь, не при своих. Она тебя все равно не отпустит. Она тебе глаза выцарапает.
– Ну да, выцарапает, – усмехнулся Иван. – А вот видал, – он поднес кулак к носу Бориса. – Врежу раз – через голову перевернется.
– Что ты! – замахал руками Борис. – И не вздумай! Хай подымет такой, всю милицию соберет, всю жизнь будешь по тюрьмам скитаться. Я тебе советую, Ваня, от всей души: ехай с нами. Поживешь пару дней для вида, а потом ночью сядешь на поезд – сам тебе чемодан донесу, – только тебя и видели.
– Да брось ты дурочку пороть, – сказал Алтынник. – Куда это я поеду и зачем? У меня литер в другую сторону, меня мать ждет. У меня денег столько нет, чтобы тратиться на билеты туда-сюда.
– Насчет билета не беспокойся, – заверил Борис. – Туда тебе билет уже куплен, и оттуда – за мой счет, вот даю тебе честное партийное слово. А насчет матери, так что ж. Отобьешь ей телеграмму, два дня еще подождет. Больше ждала. Ведь Людка, я тебе скажу, баба очень хорошая. И грамотная, и чистая. И в обществе себя может держать. А сумасшедшая. Влюбилась в тебя прямо до смерти, и хоть ты ей что хошь, а она долбит свое: «Хочу жить с Иваном, и все». Уж, бывало, и я, и мать говорим ей: «Куда ж ты к нему набиваешься? Ведь не хочет он с тобой жить. Разве ж можно так жизнь начинать, если с самого начала никакой любви». – «Нет, – говорит, – я его все одно заставлю – полюбит». Поехали, Ваня. Погуляешь у нас пару деньков, отдохнешь и, как только она чуть-чуть успокоится, садись на поезд и рви обратно.
Алтынник задумался. Скандалить тут, когда могут появиться знакомые солдаты из части, ему не хотелось. Ехать к Людмиле, конечно, опасно, но ведь, в самом деле, удрать он всегда успеет. В крайнем случае бросит чемодан, там ничего особенно ценного нет.
– Ну ладно. – Он перебирал еще в уме варианты, и по всему выходило, что потом ему удрать будет легче, чем сейчас. – Значит, деньги на обратную дорогу точно даешь?
– Ну сколько ж я буду божиться! – даже несколько оскорбился Борис. – Как сказал, так и будет.
– Ну гляди, – на всякий случай пригрозил Алтынник, – если что, всех вас перережу, под расстрел пойду, а жить с Людкой не буду.
20
Года четыре назад, будучи в командировке, попал я случайно на станцию Кирзавод. Ожидая обещанной мне машины, чтобы ехать в район, сидел я на деревянном крылечке избушки на курьих ножках, которая именовалась вокзалом, курил сигареты «Новость» и думал: где я слышал это название – Кирзавод?
Маленькая площадь перед вокзалом была покрыта асфальтом, а все дороги, которые к ней подходили, – сплошная пыль. Посреди площади – железобетонный постамент памятника кому-то, кого не то недавно снесли, не то, наоборот, собирались поставить. В тени постамента копошилась рыжая клуша с цыплятами, пушистыми, как одуванчики, а вокруг катались на велосипедах двое мальчишек лет по двенадцати и молодой милиционер в брюках, заправленных в коричневые носки.