Два товарища
Шрифт:
Костя вернулся домой и до вечера читал «Всадника без головы», потом лег спать.
Следующий день был воскресный. Костя, Слава и Борька Познахирко с утра успели дважды выкупаться и лежали нагишом на берегу, обсуждая вопрос: куда пойдет Епифан Кондратьевич на ловлю камсы — к Каменной косе или в сторону мыса?
Настя Познахирко пробежала по двору, мелькая босыми ногами, крикнула:
— Разлеглись, бесстыдники! Другого места вам нет!
Из-за ограды высунулась сморщенная физиономия Федосьи, звавшей Костю завтракать.
— Ладно, сейчас, —
В эту минуту над морем послышался звук мотора. Мальчики разом подняли головы к небу, стараясь разглядеть самолет. Почтовые машины проходили над городом два раза в неделю, обычно к полудню, и звук был другой. Поэтому опять возник спор: почтовый это самолет или нет? Костя утверждал, что это бомбардировщик.
Сильный, сверлящий воздух звук нарастал. Уже можно было различить фюзеляж и опознавательные знаки на крыльях. Косте, во всяком случае, казалось, что он видит пятиконечные звезды на них. Ослепительно сверкнув на солнце металлическими частями, самолет повернул, оглашая тишину утра ревом мотора, и стремительно ринулся вниз.
— Садится… на воду сядет… гидра! — крикнул Борька Познахирко, расставив длинные ноги-ходули.
Все трое жадно смотрели на снижающуюся машину. Остановилась и смотрела, заслонясь рукой от солнца, и Настя. Одна Федосья трясла головой и продолжала сердито звать Костю.
Самолет не собирался, однако, садиться на воду. Он промчался совсем низко над морем и берегом — как раз в том месте, где стояли три голых мальчика. В то самое мгновение, когда он оказался у них над головой, раздался острый, щелкающий звук. Борька удивленно ахнул и повалился, опрокинув при падении Костю.
Когда Костя поднялся на ноги, он увидел, что Борька лежит скорчившись, держась руками за коленку, возле него расползается красное пятно, а Слава, бледный как бумага, кричит что-то страшным голосом и показывает в сторону забора. На заборе, запрокинув голову, с которой свалился платок, висела Федосья.
Костя непонимающими глазами посмотрел на нее и кинулся к Борьке. Тот стонал, испуганно таращил на Костю глаза и пытался отползти от лужи крови, которую смывала и не могла смыть волна.
Гул самолета удалялся, но все еще слышались короткие пробивающие воздух звуки, а с улицы доносились крики и топот бегущих людей.
Вдвоем со Славой, у которого дрожали и не слушались руки, Костя поднял Борьку и перенес повыше, на траву, потом, за неимением лучшего, схватил свою майку, разорвал на полосы и начал перевязывать ему ногу. Кровотечение уменьшилось, а боль усиливалась. Длинное лицо Борьки посерело под слоем загара, зубы стучали.
— Позови Настю! — приказал Костя Славе.
Настя уже сама бежала к берегу и, увидев брата, вскрикнула, всплеснула руками.
— Не кричи! — строго остановил ее Костя, стараясь быть спокойнее. — Давай перенесем его в дом.
Он начал поднимать Борьку, но заметил, что стоит нагишом перед Настей, и побежал одеваться.
Спустя четверть часа Борька. Познахирко, аккуратно перевязанный, лежал на своей кровати. Настя умчалась за доктором. Старика Познахирко не было дома, он ушел спозаранку на базар. Косте и Славе пришлось остаться возле раненого товарища. Но Косте не сиделось. Он решил, что остаться может один Слава, а он выйдет на улицу узнать, в чем дело, откуда взялся этот чертов самолет, стреляющий в людей.
— Вот! — сказал вдруг мрачным голосом Слава, не проронивший до сих пор ни слова. — Вот, вот! — Круглое румяное лицо его словно сразу похудело, губы задрожали.
— Чего — вот? — не понял Костя и, не дослушав, направился к двери.
Проходя по двору к калитке, он опять увидел Федосью. Ее голова была по-прежнему запрокинута на забор, коричневый, в цветочках, платок свисал складками.
— Федосья! Федосья! — несмело позвал Костя и увидел на ее желтом морщинистом лице черное круглое отверстие, которое облепили мухи. Ему стало так страшно, что он опрометью выбежал на улицу.
Но и на улице было страшно. Возле бульвара лежал ничком какой-то грузный мужчина, а поодаль от него испуганно жалась кучка женщин. Со стороны площади вели под руки молоденькую плачущую девушку. Она вырывалась и кричала: «Мама! Пустите меня к маме!» А на площади стояла санитарная машина, люди в белых халатах что-то делали, но что, Костя не мог разглядеть: милиция не пропускала никого.
Тогда Костя взобрался на ближний забор и сразу увидел всю площадь с темными пятнами здесь и там («Кровь!» — догадался он), женщину, которую несли на носилках к машине, а посреди площади шел человек в форме моряка и держал на руках девочку. Ее маленькие руки и ноги свешивались неподвижно и страшно, как у Федосьи. Моряк подошел ближе — Костя узнал Семенцова. Его обнаженная голова была кое-как перевязана, сквозь повязку проступала кровь.
Оглушительно скрипели немазаными колесами можары, возвращавшиеся с базара, мычали волы, немилосердно подгоняемые владельцами, во весь опор проскакал пограничник в зеленой фуражке со спущенным под подбородок ремешком… Вдруг со стороны горсовета (там на балконе находился громкоговоритель) донеслось: «Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза… Внимание!»
Костя побежал к горсовету. Милиция пропускала свободно, и там уже собралась толпа. Все смотрели на радиорупор. И вот раздался голос, звучавший напряженно, но резко и ровно. Он сообщил о вероломном нападении Гитлера на Советскую страну. Голос умолк, а люди словно еще чего-то ждали и не верили, что началась война.
В эту минуту на балконе горсовета появился полный пожилой человек с коротко стриженной седой головой. Это был секретарь горкома партии Аносов. В городе все его знали, потому что Аносов жил здесь давно: прежде был учителем, потом директором школы, потом его выдвинули на партийную работу. А старики еще помнили Аносова красным бойцом, дравшимся под командой Котовского с врагами молодой республики.
Аносов говорил просто, но умел находить нужные слова. И сейчас, обращаясь к жителям родного города, он нашел именно такие слова.