Двадцать и один год
Шрифт:
Дикий: Ты собираешься с ним спать?
Я замерла, читая его слова. Мое сердце заколотилось быстрее от его дерзости и откровенности вопроса. Его наглость была шокирующей, но в то же время я почувствовала, как мое сердце бьется все быстрее. Как будто эти вопросы обостряют все мои эмоции, заставляют кровь пульсировать в венах с дикой скоростью.
Лена: Это совершенно не твое дело, Дикий. Моя личная жизнь — это моя личная жизнь.
Я отправила сообщение, чувствуя смесь раздражения и странного возбуждения от его откровенных вопросов.
Дикий: Твоя личная жизнь меня волнует, Алена. Зачем ты со мной общаешься? – спросил как отрезал.
Лена: Не знаю.
Дикий: Врешь. Ты знаешь. Я тебе нравлюсь. И не говори, что это дружба.
Лена: Мне кажется нам нужно сменить тему.
Дикий: Почему? Я хочу знать ответ на свой вопрос. Я тебе нравлюсь?
Лена: Мы общаемся и мне нравится наше общение.
Дикий: Разве мы просто общаемся?
Лена: Да!
Дикий: Зачем мы общаемся? А, Алена? Я вернулся к этому вопросу. Думаешь я пишу тебе потому что мне скучно? Хрена с два. Я пишу тебе потому что меня вставляет, меня конкретно вставляет наше общение. Ты мне нравишься. Как женщина. Я каждый день смотрю на твои фото и не могу оторваться.
Лена: Зато я никогда тебя не видела.
Дикий: Ты меня чувствуешь! Я это знаю.
Лена: Ты в тюрьме.
Дикий: Я этого не скрывал, но ты продолжила общаться! Алена, дружбы не будет. Хочешь отправь меня в «чс» и на хрен забудь обо мне!
Я судорожно глотнула воздух. Наверное так и нужно сделать. Заблокировать его. Перестать общаться. Так было бы правильно. Я даже потянулась, чтобы сделать это, нажала настройки и…не смогла. У меня задрожали руки.
Лена: Мне нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах.
Отправив это сообщение, я отложила телефон и умылась, стараясь успокоить свои мысли. Встреча с Иваном, эти настойчивые сообщения от Дикого — всё это пробуждало во мне торнадо. Мне было нечем дышать и мое сердце колотилось очень быстро. Какой-то бред. Наваждение. Этого человека нет рядом со мной, а он так действует на меня. Стоя перед зеркалом с телефоном в руках, я быстро печатала ответ Дикому.
Лена: Давай сменим тему. О чем еще можем поговорить? Через мгновение пришел его ответ.
Дикий: Ок. Что ты сейчас делаешь? Я колебалась, прежде чем ответить. "Что мне сказать?" — думала я. Но затем, как будто на автопилоте, напечатала:
Лена: Я в душе.
Сразу после отправки я поняла, что, возможно, это было не лучшее, что я могла написать. Я спешно стала стирать сообщение, но было уже поздно.
Дикий: Ты голая? Мое сердце замерло от его вопроса.
Дикий: Просто ответь да или нет? Ты голая?
Лена: Да И вся зарделась. По коже пошли мурашки, сердце зашлось от собственного бесстыдства. Его откровенность была шокирующей, но в то же время я не могла отрицать, что она вызывала во мне возбуждение. Дикий: Все это время ты писала мне голая? Пиздец!
Лена: Давай прекратим это!
Дикий: Что прекратим? Мы еще не начинали! Ты перед зеркалом?
Лена: Хватит!
Я вышла из диалога и облокотилась руками на раковину, глядя на собственное отражение и на свои лихорадочно блестящие глаза. Я поняла, что моя связь с Диким становилась всё более сложной и запутанной, и мне нужно было серьезно подумать о том, чего я хочу и к чему это все ведет.
Внезапный плач разорвал тишину ночи, заставив меня вздрогнуть и мгновенно проснуться. Сердце колотилось в груди, когда я вскочила с кровати и бросилась в комнату детей. Темнота была насыщенной, глубокой, и только слабый свет от уличного фонаря сквозь занавески позволял мне различить контуры мебели.
Но у малышей в спальне горел ночник.
– Женечка, — еле слышно прошептала я, подходя к кроватке моего младшего сына. Его плач становился всё громче и отчаяннее, когда я подхватила его на руки. Его маленькое тельце было очень горячим, словно горящий уголь, и это мгновенно встревожило меня.
– Малыш, что с тобой? — голос мой дрожал от страха. Женя продолжал плакать, прижимаясь ко мне всем своим маленьким телом. И я буквально сама нагревалась от него настолько он был горяч. Я поспешила включить свет и, положив ребенка на пеленальный столик, измерила температуру. Цифры на термометре зашкаливали, показывая тридцать девять и восемь, и это заставило мое сердце замереть от страха.
– Нет, нет, нет, — шептала я, пытаясь сохранять спокойствие ради Женечки, но мои руки тряслись, и я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– Это слишком высоко, малыш. Не теряя ни минуты, я схватила телефон и набрала номер скорой помощи, каждая секунда казалась вечностью, пока я ждала ответа.
– Пожалуйста, приезжайте быстро, у моего сына очень высокая температура, — моя просьба была настойчивой, но голос дрожал от страха.
У меня спрашивали симптомы, возраст, адрес. Все это так долго, нудно, дотошно. Оператор заверил меня, что машина уже в пути, но каждая минута ожидания тянулась бесконечно. Я снова взяла Женю на руки, пытаясь утешить его, колыбельные переходили в молитвы, а молитвы — в тихие умоляющие слова, направленные куда-то выше, к силам, которые могли бы помочь моему малышу. Время шло, а скорая все не приезжала. Мое беспокойство перерастало в отчаяние. "
– Пожалуйста, держись, малыш, — шептала я Женечке, плотно прижимая его к себе, поглаживая по горячей головке и спинке. Проснулась встревоженная Лера. Она взволнованно смотрела на меня, а я на нее.