Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
— Вы сами в этом виноваты, — сказал Портос.
— Как? Я виноват?
— Да, ведь я предлагал вам выйти отсюда.
— Выломав решетки и двери?
— Конечно.
— Портос, люди вроде нас с вами не могут уйти так просто, как вы думаете.
— Ну а я, — возразил Портос, — ушел бы отсюда совсем просто, без затей, и, по-моему, вы напрасно от этого отказываетесь.
Д’Артаньян пожал плечами:
— Все равно, если мы и выйдем из этой комнаты, то ведь этим дело не кончится.
— Милый друг, — сказал Портос, — мне кажется, вы сегодня немного лучше настроены,
— Очень просто: не имея оружия и не зная пароля, мы и пятидесяти шагов не сделаем по двору, как наткнемся на часового.
— Ну и что же? — сказал Портос. — Мы убьем часового и заберем его оружие.
— Так, но прежде чем умереть (ведь эти швейцарцы так живучи!), он закричит или застонет, и это привлечет караул. Нас окружат и схватят, словно лисиц, — это нас-то, львов, — и бросят в какой-нибудь каменный мешок, где мы даже не будем иметь утешения видеть это ужасное серое небо Рюэя, похожее на голубое небо Тарба не больше, чем луна на солнце. Черт возьми! Если бы у нас за стенами этого здания был хоть один человек, который мог бы дать нам все сведения об этом замке — о расположении комнат, о распорядке жизни, одним словом, обо всем, что Цезарь, как мне говорили, называл «нравами и местоположением»!.. Ах, и подумать только, целых двадцать лет я скучал, не зная, чем заняться, и мне ни разу не пришло в голову приехать в Рюэй и изучить его!
— Что же из этого? — сказал Портос. — Давайте все-таки выйдем отсюда.
— Милый друг, — сказал д’Артаньян, — знаете, почему кондитер никогда сам не делает пирожных?
— Нет, — ответил Портос, — любопытно было бы узнать.
— Потому, что он боится их перепечь или положить в них кислого крему.
— Что дальше?
— Дальше то, что его поднимут на смех. А кондитер не должен никогда позволять над собой смеяться.
— Но какое отношение к нам имеют кондитеры?
— Такое, что мы в наших приключениях не должны терпеть неудач и вызывать насмешки. Мы только что потерпели неудачу в Англии, мы понесли поражение, — это пятно на нашей репутации.
— Кто же нам нанес поражение?
— Мордаунт.
— Но мы утопили Мордаунта.
— Да, конечно, утопили, и это нас несколько оправдает в глазах потомства, если только потомство станет заниматься нами. Но слушайте, Портос: если Мордаунт был противником, которым нельзя было пренебрегать, то Мазарини мне представляется противником гораздо более опасным, и его нам не удастся так легко утопить. Постараемся же быть поосторожней и бить только наверняка. Дело в том, — прибавил д’Артаньян с глубоким вздохом, — что если мы с вами вдвоем и стоим добрых восьми человек, то все же быть вдвоем не то, что вчетвером.
— Вы правы, — сказал Портос со вздохом.
— Итак, Портос, берите пример с меня и ходите взад и вперед по комнате, пока мы не получим известия от наших друзей или пока нам не придет в голову какая-нибудь хорошая мысль. Но не спите непрерывно, по вашему обыкновению: ничто так не туманит голову и не притупляет ум, как сон. Что касается того, что нам грозит, то, может быть, положение наше не так уж плохо, как мы полагали сначала. Я не думаю, чтобы Мазарини собирался отрубить нам головы, — этого нельзя сделать без суда, а суд наделает шуму, который не преминет привлечь внимание наших друзей, и тогда Мазарини несдобровать.
— Как вы хорошо рассуждаете! — сказал Портос с восхищением.
— Да, недурно, — сказал д’Артаньян. — Итак, если нас не собираются отдавать под суд и рубить нам головы, то нас или будут держать здесь, или переведут куда-нибудь.
— Это несомненно, — сказал Портос.
— Поэтому невозможно, чтобы такая тонкая ищейка, как Арамис, и такой умница, как Атос, не открыли бы нашего убежища, а тогда придет время действовать.
— Тем более что нам здесь не так уж плохо, за исключением, впрочем, одного.
— Чего именно?
— Заметили вы, д’Артаньян, что нам давали жареную баранину три дня подряд?
— Нет, но если это случится в четвертый раз, то не беспокойтесь, я заявлю жалобу.
— Кроме того, я скучаю по дому. Как давно уже я не был в моих замках!
— Ба, забудьте их на время! Мы их увидим еще, если только Мазарини не велит их снести.
— Вы считаете его способным на такое насилие? — с тревогой спросил Портос.
— Нет, такие вещи мог делать только прежний кардинал. Нынешний слишком ничтожен, чтобы решиться на что-либо подобное.
— Вы меня успокоили, д’Артаньян.
— Итак, будем веселы, давайте шутить со стражей. Расположим к себе солдат, раз мы не можем их подкупить. Будьте с ними полюбезнее, Портос, когда они будут подходить к нашим решеткам. До сих пор вы им показывали только свой кулак, и чем увесистее он, тем менее для них привлекателен. Ах, я много бы дал, чтобы иметь только пятьсот луидоров.
— Я тоже дал бы сотню пистолей, — сказал Портос, не желая уступить д’Артаньяну в щедрости.
На этом прервалась беседа двух друзей, потому что к ним вошел Коменж, а впереди его сержант с двумя сторожами, которые несли ужин в корзине, наполненной мисками и блюдами.
Глава 42
Ум и сила (Продолжение)
— Ну вот, — сказал Портос, — опять баранина!
— Дорогой господин Коменж, — сказал д’Артаньян, — да будет вам известно, что мой друг, господин дю Валлон, решил взбунтоваться, если Мазарини будет упорно кормить его бараниной.
— Я заявляю, что ничего не буду есть, если не унесут эту баранину, — сказал Портос.
— Унесите баранину, — сказал Коменж. — Я желаю, чтобы господин дю Валлон приятно поужинал, тем более что я намерен сообщить ему новость, которая, я уверен, придаст ему аппетита.
— Не отправился ли Мазарини на тот свет?
— Нет, к моему крайнему сожалению, я должен вам сказать, что он чувствует себя преотлично.
— Тем хуже, — сказал Портос.