Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
— Да здравствует принц де Конти! — кричала толпа.
Принц поклонился.
Все три посетителя простились с советником, и толпа, которую они распустили именем Бруселя, отправилась их провожать. Они достигли уже набережной, а Брусель с постели все еще кланялся им вслед.
Старая служанка была поражена всем происшедшим и смотрела на хозяина с обожанием. Советник вырос в ее глазах на целый фут.
— Вот что значит служить своей стране по совести, — удовлетворенно заметил Брусель.
Врачи после часового совещания предписали класть на ушибленные места примочки из соленой воды.
Весь день к дому подъезжала карета за каретой. Это была настоящая процессия. Вся Фронда расписалась у Бруселя.
— Какой триумф, отец мой! — восклицал юный сын советника. Он не понимал истинных причин, толкавших этих людей к его отцу, и принимал всерьез всю эту демонстрацию.
— Увы, мой милый Жак, — сказал Брусель, — боюсь, как бы не пришлось слишком дорого заплатить за этот триумф. Наверняка господин Мазарини составляет сейчас список огорчений, доставленных ему по моей милости, и предъявит мне счет.
Фрике вернулся за полночь: он никак не мог разыскать врача.
Глава 30
Четверо друзей готовятся к встрече
— Ну что? — спросил Портос, сидевший во дворе гостиницы «Козочка», у д’Артаньяна, который возвратился из Пале-Рояля с вытянутой и угрюмой физиономией. — Он дурно вас принял, дорогой д’Артаньян?
— Конечно, дурно. Положительно, это просто скотина! Что вы там едите, Портос?
— Как видите, макаю печенье в испанское вино. Советую и вам делать то же.
— Вы правы. Жемблу, стакан!
Слуга, названный этим звучным именем, подал стакан, и д’Артаньян уселся возле своего друга.
— Как же это было?
— Черт! Вы понимаете, что выбирать выражения не приходилось. Я вошел, он косо на меня посмотрел, я пожал плечами и сказал ему: «Ну, монсеньор, мы оказались слабее». — «Да, я это знаю, расскажите подробности». Вы понимаете, Портос, я не мог рассказать детали, не называя наших друзей; а назвать их — значило их погубить.
«Еще бы! Монсеньор, — сказал я, — их было пятьдесят, а нас только двое». — «Да, — ответил он, — но это не помешало вам обменяться выстрелами, как я слышал». — «Как с той, так и с другой стороны потратили немного пороху, вот и все». — «А шпаги тоже увидели дневной свет?» — «Вы хотите сказать, монсеньор, ночную тьму?» — ответил я. «Так, — продолжал кардинал, — я считал вас гасконцем, дорогой мой». — «Я гасконец, только когда мне везет, монсеньор». Этот ответ, как видно, ему понравился: он рассмеялся. «Впредь мне наука, — сказал он, — давать своим гвардейцам лошадей получше. Если бы они поспели за вами и каждый из них сделал бы столько, сколько вы и ваш друг, — вы сдержали бы слово и доставили бы мне его живым или мертвым».
— Ну что ж, мне кажется, это неплохо, — заметил Портос.
— Ах, боже мой, конечно, нет, дорогой мой. Но как это было сказано! Просто невероятно, — перебил он свой рассказ, — сколько это печенье поглощает вина. Настоящая губка! Жемблу, еще бутылку!
Поспешность, с которой была принесена бутылка, свидетельствовала об уважении, которым пользовался д’Артаньян в заведении.
Он продолжал:
— Я уже уходил, как он опять подозвал меня и спросил: «У вас три лошади были убиты и загнаны?» — «Да, монсеньор». — «Сколько они стоят?»
— Что же, это, по-моему, похвальное намерение, — заметил Портос.
— Тысячу пистолей, — ответил я.
— Тысячу пистолей! — вскричал Портос. — О, это чересчур, и если он знает толк в лошадях, он должен был торговаться.
— Уверяю вас, ему этого очень хотелось, этому скряге. Он подскочил на месте и впился в меня глазами. Я тоже посмотрел на него. Тогда он понял и, сунув руку в ящик, вытащил оттуда билеты Лионского банка.
— На тысячу пистолей?
— Ровно на тысячу, этакий скряга, ни на пистоль больше.
— И они при вас?
— Вот они.
— Честное слово, по-моему, он поступил как порядочный человек, — сказал Портос.
— Как порядочный человек? С людьми, которые не только рисковали из-за него своей шкурой, но еще оказали ему большую услугу!
— Большую услугу, какую же? — спросил Портос.
— Еще бы, я, кажется, задавил ему одного парламентского советника.
— Как! Это тот черный человечек, которого вы сшибли с ног у кладбища?
— Именно, мой милый. Понимаете ли, он очень мешал ему. К несчастью, я не раздавил его в лепешку. Он, по-видимому, выздоровеет и еще наделает кардиналу неприятностей.
— Вот как! А я еще осадил мою лошадь, которая чуть было не смяла его. Ну, отложим это до следующего раза…
— Он должен был, скупец, заплатить мне за этого советника!
— Но ведь вы не совсем его задавили? — заметил Портос.
— А! Ришелье все равно сказал бы: «Пятьсот экю за советника!» Но довольно об этом. Сколько вам стоили ваши лошади, Портос?
— Эх, друг мой, если б бедный Мушкетон был здесь, он назвал бы вам точную цену в ливрах, су и денье.
— Все равно, скажите хоть приблизительную, с точностью до десяти экю.
— Вулкан и Баярд мне стоили каждый около двухсот пистолей, и если оценить Феба в полтораста, то это, вероятно, будет полный счет.
— Значит, остается еще четыреста пятьдесят пистолей, — сказал д’Артаньян удовлетворенно.
— Да, — ответил Портос, — но не забудьте еще сбрую.