Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
— Не захотел.
— Так будем осторожны.
Атос не спускал с них глаз, пока они говорили. Арамис открыл калитку и посторонился, чтобы пропустить вперед д’Артаньяна и Портоса. Входя, д’Артаньян зацепил эфесом шпаги за решетку и принужден был распахнуть плащ. Под плащом обнаружились блестящие дула его пистолетов, на которых заиграл лунный свет.
— Вы видите? — сказал Арамис, дотрагиваясь одной рукой до плеча Атоса и указывая другой на арсенал за поясом д’Артаньяна.
— Увы, да! — сказал Атос с тяжелым вздохом.
И он пошел за ними. Арамис вошел последним и запер за собой калитку. Двое слуг остались на улице и, словно тоже испытывая недоверие, держались подальше друг от друга.
Глава 31
Королевская площадь
В молчании все четверо направились на середину площади. В это время луна вышла из-за туч, и так как на открытом месте их легко было заметить, они решили свернуть под липы, где тень была гуще.
Кое-где там стояли скамейки. Они остановились около одной из них. По знаку Атоса д’Артаньян и Портос сели. Атос и Арамис продолжали стоять.
Наступило молчание; каждый испытывал замешательство перед неизбежным объяснением.
— Господа, — заговорил Атос, — наше присутствие на этом свидании доказывает силу нашей прежней дружбы. Ни один не уклонился, значит, ни одному из нас не в чем упрекнуть себя.
— Послушайте, граф, — ответил д’Артаньян, — вместо того чтобы говорить комплименты, которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, лучше объяснимся чистосердечно.
— Я ничего так не желаю, — ответил Атос. — Я говорю искренне, скажите же откровенно и вы: можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня или аббата д’Эрбле?
— Да, — сказал д’Артаньян. — Когда я имел честь видеться с вами в вашем замке Бражелон, я сделал вам предложение, которое было хорошо вами понято. Но вместо того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня, как ребенка, и этой восхваляемой вами дружбе был нанесен удар не вчера, когда скрестились наши шпаги, а раньше, когда вы притворялись у себя в замке.
— Д’Артаньян, — с кротким упреком проговорил Атос.
— Вы просили меня быть откровенным, — продолжал д’Артаньян, — извольте. Вы спрашиваете меня, что я думаю, и я вам это говорю. А теперь я обращаюсь к вам, господин аббат д’Эрбле. Я говорил с вами, как говорил с графом, и вы так же, как он, обманули меня.
— Поистине, вы странный человек, — сказал Арамис. — Вы явились ко мне с предложениями, но разве вы их мне сделали? Нет, вы старались выведать мои мысли — и только. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини — ничтожество и что я не буду ему служить. Вот и все. Разве я вам сказал, что не буду служить никому другому? Напротив, я, как мне кажется, дал вам понять, что я на стороне принцев. Насколько мне помнится, мы с вами даже превесело шутили над возможностью такого вполне вероятного случая, что кардинал поручит вам арестовать меня. Принадлежите вы к какой-нибудь партии? Бесспорно, да. Почему же и нам тоже нельзя примкнуть к другой партии? У вас была своя тайна, у нас — своя. Мы не поделились ими; тем лучше, это доказывает, что мы умеем хранить тайны.
— Я ни в чем не упрекаю вас, — сказал д’Артаньян, — и если коснулся вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о дружбе.
— А что вы находите предосудительного в моих действиях? — надменно спросил Арамис.
Кровь сразу бросилась в голову д’Артаньяну. Он встал и ответил:
— Я нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов.
Видя, что д’Артаньян поднялся, Портос встал также. Все четверо стояли друг против друга с угрожающим видом.
При ответе д’Артаньяна Арамис сделал движение, словно хотел схватиться за шпагу.
Атос остановил его.
— Д’Артаньян, — сказал он, — вы пришли сюда сегодня, еще не остыв после нашего вчерашнего приключения. Я надеялся, д’Артаньян, что в вашем сердце найдется достаточно величия духа и двадцатилетняя дружба устоит перед минутной обидой самолюбия. О, скажите мне, что это так! Можете ли вы упрекнуть меня в чем-нибудь? Если я виноват, я готов признать свою вину.
Глубокий, мягкий голос Атоса сохранил свое прежнее действие на д’Артаньяна, тогда как голос Арамиса, становившийся в минуты дурного настроения резким и крикливым, только раздражал его. В ответ он сказал Атосу:
— Я думаю, граф, что еще в замке Бражелон вам следовало открыться мне и что аббат, — указал он на Арамиса, — должен был сделать это в своем монастыре; тогда я не бросился бы в предприятие, в котором вы должны были стать мне поперек дороги. Но из-за моей сдержанности не следует считать меня глупцом. Если бы я захотел выяснить, какая разница между людьми, которые к аббату д’Эрбле приходят по веревочной лестнице, и теми, которые являются к нему по деревянной, я бы заставил его говорить.
— Как вы смеете вмешиваться! — воскликнул Арамис, бледнея от гнева при мысли, что, может быть, д’Артаньян подглядел его с г-жой де Лонгвиль.
— Я вмешиваюсь в то, что меня касается, и умею делать вид, будто не замечаю того, до чего мне нет дела. Но я ненавижу лицемеров, а к этой категории я причисляю мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и аббатов, прикидывающихся мушкетерами. Вот, — прибавил он, указывая на Портоса, — человек, который разделяет мое мнение.
Портос, не произносивший до сих пор ни звука, ответил одним словом и одним движением. Он сказал: «Да» — и взялся за шпагу.
Арамис отскочил назад и извлек из ножен свою. Д’Артаньян пригнулся, готовый напасть или защищаться.
Тогда Атос свойственным ему одному спокойным и повелительным движением протянул руку, медленно взял свою шпагу вместе с ножнами, переломил ее на колене и отбросил обломки в сторону.
Затем, обратившись к Арамису, он сказал:
— Арамис, сломайте вашу шпагу.