Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Что же, это по-моему, похвальное намерение, — заметил Портос.
— Тысячу пистолей, — ответил я.
— Тысячу пистолей! — вскричал Портос. — О, это чересчур, и если он знает толк в лошадях, он должен был торговаться.
— Уверяю вас, ему этого очень хотелось, этому скряге. Он подскочил на месте и впился в меня глазами. Я тоже посмотрел на него. Тогда он понял и, сунув руку в ящик, вытащил оттуда билеты Лионского банка.
— На тысячу пистолей?
— Ровно на тысячу, этакий скряга, ни на пистоль больше.
— И они при вас?
— Вот они.
— Честное слово, по-моему, он поступил как порядочный человек, — сказал Портос.
— Как порядочный человек? С людьми, которые не только рисковали из-за него своей шкурой, но еще оказали ему большую услугу!
— Большую услугу, какую же? — спросил Портос.
— Еще бы, я, кажется, задавил ему одного парламентского советника.
— Как! Это тот черный человечек, которого вы сшибли с ног у кладбища?
— Именно, мой милый. Понимаете ли, он очень мешал ему. К несчастью, я не раздавил его в лепешку. Он, по-видимому, выздоровеет и еще наделает кардиналу неприятностей.
— Вот как! А я еще осадил мою лошадь, которая чуть было не смяла его.
Ну, отложим это до следующего раза…
— Он должен был, скупец, заплатить мне за этого советника!
— Но ведь вы не совсем его задавили? — заметил Портос.
— А! Ришелье все равно сказал бы: «Пятьсот экю за советника!» Но довольно об этом. Сколько вам стоили ваши лошади, Портос?
— Эх, друг мой, если б бедный Мушкетон был здесь, он назвал бы вам точную цену в ливрах, су и денье. [30]
— Все равно, скажите хоть приблизительную, с точностью до десяти экю.
— Вулкан и Баярд мне стоили каждый около двухсот пистолей, и если оценить Феба в полтораста, то это, вероятно, будет полный счет.
— Значит, остается еще четыреста пятьдесят пистолей, — сказал д'Артаньян удовлетворенно.
— Да, — ответил Портос, — но не забудьте еще сбрую.
30
Экю, пистоль, ливр, суи денье— монеты различного достоинства, имевшие хождение во Франции того времени.
— Это правда, черт возьми! А сколько стоит сбруя?
— Если положить сто пистолей на три лошади, то…
— Хорошо, будем считать, сто пистолей, — прервал д'Артаньян. — У нас остается еще триста пятьдесят.
Портос кивнул головой в знак согласия.
— Отдадим пятьдесят хозяйке в счет нашего содержания и поделим между собой остальные триста.
— Поделим, — согласился Портос.
— В общем, грошовое дело, — пробормотал д'Артаньян, пряча свои билеты.
— Гм… — сказал Портос, — это уж всегда так. Но скажите-ка…
— Что?
— Он совершенно обо мне не спрашивал?
— Ну как же! — воскликнул д'Артаньян, боясь обескуражить своего друга признанием, что кардинал ни словом о нем не обмолвился. — Он сказал…
— Что он сказал? — подхватил Портос.
— Подождите, я хочу припомнить его подлинные слова. Он сказал: «Передайте вашему другу, что он может спать спокойно».
— Отлично, — сказал Портос. — Ясно как день, что все-таки он собирается сделать меня бароном.
В этот момент на соседней церкви пробило девять часов.
Д'Артаньян вздрогнул.
— В самом деле, — сказал Портос, — бьет девять, а в десять, как вы помните, у нас свидание на Королевской площади.
— Молчите, Портос, — нетерпеливо воскликнул д'Артаньян, — не напоминайте мне об этом. Со вчерашнего дня я сам не свой. Я не пойду.
— Почему? — спросил Портос.
— Потому что мне очень тяжело видеть снова двух людей, по вине которых провалилось наше предприятие.
— Но ведь ни тот, ни другой не одержали над нами верх. Мой пистолет был еще заряжен, а вы стояли оба лицом к лицу со шпагами в руке.
— Да, — сказал д'Артаньян, — но не кроется ли в свидании…
— О, вы так не думаете, д'Артаньян.
Это была правда. Д'Артаньян не считал Атоса способным на обман, а просто искал предлога, чтобы увильнуть от свидания.
— Надо идти, — сказал великолепный сеньор де Брасье. — Иначе они подумают, что мы струсили. Ах, мой друг, раз мы бесстрашно выступили вдвоем против пятидесяти противников на большой дороге, то мы можем смело встретиться с двумя друзьями на Королевской площади.
— Да, да, — сказал д'Артаньян, — я это знаю; но они примкнули к партии принцев, не предупредив нас о том. Атос и Арамис провели меня, и это меня тревожит. Вчера мы узнали правду. А вдруг сегодня откроется еще что-нибудь?
— Вы в самом деле не доверяете им? — спросил Портос — Арамису — да, с тех пор как он стал аббатом. Вы представить себе не можете, мои дорогой, чем он теперь стал. По его мнению, мы загораживаем ему дорогу к сану епископа, и он, пожалуй, не прочь нас устранить.
— Арамис — другое дело; тут я не удивился бы, — сказал Портос.
— Пожалуй, господин де Бофор вздумает захватить нас.
— Это после того, как мы были у него в руках и он отпустил нас на свободу? Впрочем, будем осторожны, вооружимся и возьмем с собой Планше с его карабином.
— Планше — фрондер, — сказал д'Артаньян.
— Черт бы побрал эту гражданскую войну! — воскликнул Портос — Ни на кого нельзя положиться: ни на друзей, ни на прислугу. Ах, если бы бедный Мушкетон был здесь! Вот кто никогда бы меня не покинул.