Двадцать лет спустя
Шрифт:
Д'Артаньян удалялся в эту комнату, как Ахиллес в свой шатер, когда хотел наказать прекрасную Мадлен своим презрением.
Прежде всего он спрятал в старый шкафчик с новым замком свой мешок, содержимое которого он не собирался пересчитывать, чтобы узнать, какую оно составляет сумму; через минуту ему подали ужин и бутылку вина, он отпустил слугу, запер дверь и сел за стол.
Все это было сделано д'Артаньяном вовсе не для того, чтобы предаться размышлениям, как мог бы предположить читатель, — просто он считал, что только делая все по очереди — можно делать все хорошо. Он был голоден — он поужинал; потом лег спать.
Д'Артаньян не принадлежал к тем людям,
На рассвете он проснулся, живо, по-военному, вскочил с постели и зашагал по комнате, соображая:
«В сорок третьем году, за полгода примерно до смерти кардинала, я получил письмо от Атоса. Где это было?.. Где же?.. Ах, это было при осаде Безансона. Помню, я сидел в траншее. Что он мне писал? Будто поселился в маленьком поместье, — да, именно так, в маленьком поместье. Но где? Я как раз дочитал до этих слов, когда порыв ветра унес письмо. Следовало мне тогда броситься за ним, хотя ветер нес его прямо в поле. Но молодость — большой недостаток… для того, кто уже не молод. Я дал моему письму улететь к испанцам, которым адрес Атоса был ни к чему, так что им следовало прислать мне письмо обратно. Итак, бросим думать об Атосе. Перейдем к Портосу…
Я получил от него письмо; он приглашал меня на большую охоту в своих поместьях в сентябре тысяча шестьсот сорок шестого года. К несчастью, я был тогда в Беарне по случаю смерти отца; письмо последовало за мной, но я уже уехал из Беарна, когда оно пришло. Тогда оно отправилось по моим следам и чуть не нагнало меня в Монмеди, опоздав всего на несколько дней. В апреле оно попало наконец в мои руки, но так как шел уже апрель тысяча шестьсот сорок седьмого года, а приглашение было на сентябрь тысяча шестьсот сорок шестого года, то я не мог им воспользоваться. Надо отыскать это письмо: оно должно лежать вместе с моими актами на именье».
Д'Артаньян открыл старый сундучок, стоявший в углу комнаты, наполненный пергаментами, относившимися к землям д'Артаньяна, которые уже с лишком двести лет как вышли из владения его предков, и вскрикнул от радости. Он узнал размашистый почерк Портоса, а под ним несколько строчек каракуль, начертанных сухой рукой его достойной супруги.
Д'Артаньян не стал терять времени попусту на перечитыванье письма, содержание которого он знал, а прямо обратился к адресу.
Адрес был: «Замок дю Валлон».
Портос и не подумал дать более точные указания. В своей надменности он думал, что весь свет должен знать замок, которому он дал свое имя.
— Проклятый хвастун! — воскликнул Д'Артаньян. — Он нисколько не переменился! А мне именно с него-то и следовало бы начать ввиду того, что он, унаследовав от Кокнара восемьсот тысяч ливров, не нуждается в деньгах. Эх, самого-то лучшего у меня и не будет! Атос так пил, что, наверное, совсем отупел. Что касается Арамиса, то он, конечно, погружен в свое благочестие.
Д'Артаньян еще раз взглянул на письмо. В нем была приписка, в которой значилось следующее:
«С этой же почтой пишу нашему достойному другу Арамису в его монастырь».
— В его монастырь? Отлично. Но какой монастырь? Их двести в одном Париже. И три тысячи во Франции. К тому же он, может быть, поступая в монастырь, в третий раз изменил свое имя? Ах, если бы я был силен в богословии, если б я мог только вспомнить предмет его тезисов, которые он так рьяно обсуждал в Кревкере с кюре из
Подумав немного, д'Артаньян подошел к вешалке, где висело его старое платье, и стал искать свой камзол 1648 года, а так как наш д'Артаньян был парень аккуратный, то камзол оказался на крючке. Порывшись в карманах, он вытащил бумажку: это было письмо Арамиса.
«Господин д'Артаньян, — писал Арамис, — извещаю вас, что я поссорился с одним дворянином, который назначил поединок сегодня вечером на Королевской площади; так как я — духовное лицо и это дело может повредить мне, если я сообщу о ном кому-нибудь другому, а не такому верному другу, как вы, то я прошу вас быть моим секундантом.
Войдите на площадь с новой улицы Святой Екатерины и под вторым фонарем вы встретите вашего противника. Я с моим буду под третьим.
На этот раз даже не было прибавлено: «до свидания».
Д'Артаньян пытался припомнить события: он отправился на поединок, встретил там указанного противника, имени которого он так и не узнал, ловко проткнул ему шпагой руку и подошел к Арамису, который, окончив уже свое дело, вышел к нему навстречу из-под третьего фонаря.
— Готово, — сказал Арамис. — Кажется, я убил наглеца. Ну, милый друг, если вам встретится надобность во мне, вы знаете — я вам всецело предан.
И, пожав ему руку, Арамис исчез под аркой.
Выходило, что Д'Артаньян знал о местопребывании Арамиса столько же, сколько и о местопребывании Атоса и Портоса, и дело начинало казаться ему очень затруднительным, как вдруг ему послышалось, будто в его комнате разбили стекло.
Он сейчас же вспомнил о своем мешке и бросился к шкафчику. Он не ошибся: в ту минуту, как он входил в комнату, какой-то человек влезал в окно.
— А, негодяй! — закричал д'Артаньян, приняв его за вора и хватаясь за шпагу.
— Сударь! — взмолился этот человек. — Ради бога, вложите шпагу в ножны и не убивайте меня, не выслушав. Я не вор, вовсе нет! Я честный и зажиточный буржуа, у меня собственный дом. Меня зовут… Ай! Может ли быть? Нет, я не ошибаюсь, вы господин д'Артаньян.
— Это ты, Планше? — вскричал лейтенант.
— К вашим услугам, — ответил Планше, сияя, — если только я еще гожусь.
— Может быть, — сказал д'Артаньян. — Но какого черта ты лазишь в семь часов утра по крышам, да еще в январе месяце?
— Сударь, — сказал Планше, — надо вам знать… хотя, в сущности, вам, пожалуй, этого и знать не надо.
— Что такое? — переспросил д'Артаньян. — Но сперва прикрой окно полотенцем и задерни занавеску.
Планше повиновался.
— Ну, говори же! — сказал д'Артаньян, когда тот исполнил приказание.