Двадцать лет спустя
Шрифт:
— Милая хозяюшка, — сказал д'Артаньян, — рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии; я его беру к себе на несколько дней на службу.
— Моего брата! — сказала ошеломленная хозяйка.
— Поздоровайтесь же со своей сестрой, master Петер.
— Wilkom, zuster! — сказал Планше.
— Goeden day, hroer! [5] — ответила удивленная хозяйка.
— Вот в чем дело, — сказал д'Артаньян, — этот человек ваш брат, которого вы, может быть, и не знаете, но зато знаю я; он приехал из Амстердама; я сейчас уйду, а вы должны его одеть; когда я вернусь, примерно через час, вы мне его представите, и по вашей рекомендации, хотя он не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как ни в чем не могу вам отказать. Понимаете?
5
Добро пожаловать, сестра! — Добрый день, брат!
— Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, — сказала Мадлен.
— Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас.
Сказав это, д'Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богоматери.
Глава 8. О РАЗЛИЧНОМ ДЕЙСТВИИ, КАКОЕ ПОЛУПИСТОЛЬ МОЖЕТ ИМЕТЬ НА ПРИЧЕТНИКА И НА СЛУГУ
Д'Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезней. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д'Артаньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д'Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они собирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере. А такой умница, как д'Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо.
В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д'Артаньян подошел к собору Богоматери.
Он поднялся на паперть, вошел в храм и спросил у ключаря, подметавшего часовню, не знает ли он г-на Базена.
— Господина Базена, причетника? — спросил ключник.
— Его самого.
— Он прислуживает за обедней, в приделе Богоцы.
Д'Артаньян вздрогнул от радости. Несмотря на слова Планше, ему не верилось, что он найдет Базена; по теперь, поймав один конец нити, он мог ручаться, что доберется и до другого.
Он опустился на колени, лицом к этому приделу, чтобы не терять Базена из виду. По счастью, служилась краткая обедня, она должна была скоро кончиться. Д'Артаньян, перезабывший все молитвы и не позаботившийся захватить с собой молитвенник, стал на досуге наблюдать Базена.
Вид Базена в новой одежде был, можно сказать, столь же величественный, сколь и блаженный. Сразу видно было, что он достиг или почти достиг предела своих желаний и что палочка для зажигания свеч, оправленная в серебро, которую он держал в руке, казалась ему столь же почетной, как маршальский жезл, который Конде бросил, а может быть, и не бросал, в неприятельские ряды во время битвы под Фрейбургом.
Даже физически он преобразился, если можно так выразиться, совершенно под стать одежде. Все его тело округлилось и приобрело нечто поповское.
Все угловатости на его лице как будто сгладились. Нос у него был все тот же, но он тонул в круглых щеках; подбородок незаметно переходил в шею; глаза заплыли, не то что от жира, а от какой-то одутловатости; волосы, подстриженные по-церковному, под скобку, закрывали лоб до самых бровей.
Заметим кстати, что лоб Базена, даже совсем открытый, никогда не превышал полутора дюймов в вышину.
В ту минуту как Д'Артаньян кончил свой осмотр, кончилась и обедня.
Священник произнес «аминь» и удалился, благословив молящихся, которые, к удивлению д'Артаньяна, все преклонили колена. Он перестал удивляться, узнав в священнослужителе самого коадъютора, знаменитого Жана-Франсуа де Гонди, который уже в это время, предчувствуя свою будущую роль, создавал себе популярность щедрой раздачей милостыни. Для того чтобы увеличить эту популярность, он и служил иногда ранние обедни, на которые обычно приходит только простой люд.
Д'Артаньян, как и все, опустился на колени, принял причитающееся на его долю благословение, перекрестился, но в ту минуту, когда мимо него, с возведенными к небу очами, проходил Базен, скромно замыкавший шествие, д'Артаньян схватил его за полу; Базен опустил глаза и отскочил назад, словно увидал змею.
— Господин Д'Артаньян! — воскликнул он. — Vade retro, Satanasi [6] .
—Отлично, милый Базен, — ответил, смеясь, офицер, — вот как вы встречаете старого друга.
6
Отыди, сатана! (лат.)
— Сударь, — ответил Базен, — истинные друзья христианина те, кто споспешествует спасению, а не те, кто отвращает от него.
— Я вас не понимаю, Базен, — сказал Д'Артаньян, — я не вижу, как я могу служить камнем преткновения на вашем пути к спасению.
— Вы забываете, — ответил Базен, — что пытались навсегда закрыть к нему путь для моего бедного господина; из-за вас он губил свою душу, служа в мушкетерах, хотя чувствовал пламенное призвание к церкви.
— Мой милый Базен, — возразил Д'Артаньян, — вы должны были бы понять уже по месту, где меня видите, что я очень переменился: с годами становишься разумнее. И так как я не сомневаюсь, что ваш господин спасает свою душу, то я хочу узнать от вас, где он находится, чтобы он своими советами помог и моему спасению.
— Скажите лучше — чтобы вновь увлечь его в мир? По счастью, я не знаю, где он, так как, находясь в святом месте, я никогда не решился бы солгать.
— Как! — воскликнул Д'Артаньян, совершенно разочарованный. — Вы не знаете, где Арамис?
— Прежде всего, — сказал Базен, — Арамис — это имя погибели. Если прочесть Арамис навыворот, получится Симара, имя одного из злых духов, и, по счастию, мой господин навсегда бросил это имя.
— Хорошо, — сказал Д'Артаньян, решившись перетерпеть все, — я ищу не Арамиса, а аббата д'Эрбле. Ну же, мой милый Базен, скажите мне, где он.
— Разве вы не слыхали, господин Д'Артаньян, как я ответил вам, что не знаю этого?
— Слышал, конечно; но я отвечу вам, что это невозможно.
— Тем не менее это правда, сударь, чистая правда, как перед богом…
Д'Артаньян хорошо видел, что ничего не вытянет из Базена; ясно было Базен лжет, но по тому, с каким: жаром и упорством он лгал, можно было легко предвидеть, что он от своего не отступится.
— Хорошо, — сказал д'Артаньян. — Так как вы не знаете, где живет ваш барин, не будем больше говорить о нем и расстанемся друзьями; вот вам полпистоля, выпейте за мое здоровье.