Двадцать пять тысяч долларов
Шрифт:
Он вынул бумажку из кармана и порвал ее на мелкие кусочки.
— Тысяча долларов, — кричал Лейтс. — Я не дам вам ни цента! Вы обыкновенный дурак, дурак, дурак!
Бетчер с достоинством выпрямился.
— Позволю себе заметить, что я не имею привычки трудиться для людей до такой степени одичавших, для людей, бесчестные поступки которых были бы достойны нью-йоркских гангстеров! Я уже сыт вами по горло, господин Рандерман! Словом, имею честь сказать вам до свидания и поздравляю себя, что избежал сотрудничества с вами!
— Ты оскорбил мистера Бетчера, дорогой! —
— Оскорбил! — издевался Лейтс. — Надо будет дать пятьдесят долларов горничной, чтобы она согласилась обо всем забыть. Теперь я уже не удивляюсь, что вы стоили двадцать пять тысяч долларов «Клик Фаст Шуттер Компани». Величайший детектив после Шерлока Холмса! Еще чего!
Портье дома, в котором жил Лейтс, сделал большие глаза, увидев, как миссис Рандерман помогала старому сгорбленному мужчине выйти из такси. Этот странный старик был одет в костюм из конфекциона, натянутый на большой живот, в белом парике, с большими усами, а глаза были спрятаны за огромными очками в белой целлулоидной оправе.
Лейтс, все еще хромая, прошел в свою квартиру. Едва лишь он переступил порог, как сорвал парик, вынул из брюк подушку и сунул ее слуге. Тот отнес подушку на место, потом достал из холодильника немного льда и приготовил напитки. Когда он заметил на лице Лейтса злость, его глазки засветились радостью.
Лейтс поднял голову.
— Дай самые большие бокалы, Скаттл!
— Пожалуйста. Разве у вас что-нибудь не вышло?
— Да. Мои предположения были совершенно ложными, Скаттл! Я был убежден, что Бетчер подменил банкноты, вручая их Алькотту.
— И вы изменили свое мнение?
— Совершенно, Скаттл. Я поставил Бетчеру капкан. Если бы он был недобросовестным, то дал бы мне на лапу за чек миссис Рандерман. А он не хотел об этом даже слышать. Это добросовестный человек. Глупый, самонадеянный, упрямый, страдающий манией величия, но добросовестный… холера бы его взяла.
— Да, без сомнения. Но нет ли другого решения?
— Мы поговорим еще об этом, Скаттл, — в его голосе слышалось что-то злое. — Приготовь нам виски. — Он вынул бумажник и подал миссис Рандерман пачку пятидесятидолларовых банкнотов. — Прошу, это для вас. Тысяча долларов в банкнотах по пятьдесят.
Актриса отступила на шаг.
— В самом деле, мистер Лейтс, я не знаю, должна ли я их принять. Это, правда, слишком много и…
— Совсем нет, — ответил он и, склонившись к миссис Рандерман, положил ей деньги на колени. — Это ничего для меня не составляет. Меня злит только то, что я так глупо ошибся. Выпьем за ваше здоровье. Вы станете теперь свободны, а Бивер избавит меня от этого ужасного костюма!
Как только Лейтс остался наедине со слугой, он снова вынул бумажник.
— Я тебе должен пятьдесят долларов, Бивер.
— Ох, нет, прошу вас, — ответил агент с добродетельной миной на лице, — мы держали пари лишь затем, чтобы обмануть сержанта Акли. Прошу дать мне только те двадцать пять долларов, которые причитаются ему…
— Нет-нет, Скаттл. Пари — это пари. Раз я проиграл, то должен заплатить.
Когда
— Это белое перышко не принесло вам счастья, — заметил слуга.
— Что правда, то правда.
— А могу ли я спросить, на что оно вам было нужно?
— Ах, это совсем другое дело!
— Извините, но я не понимаю, что вы хотите сказать?
Лейтс объяснил терпеливо, тихим голосом, как бы желая показать, что все это дело перестало его интересовать.
— Видишь ли, Скаттл, существуют только три варианта. Подлецом может быть тот же Бетчер или Алькотт. Или Мандвиль действительно хотел, чтобы ему позолотили лапу. Я не верю, однако, в вину судьи, поскольку это дело выглядит слишком обыденно. Мандвиль — судья, имеет юридическое образование. Если бы он хотел получить взятку, то провернул бы все значительно ловчее. Бетчер показался мне сразу подозрительным. Я, однако, ошибся, о чем свидетельствует это перышко. Если бы я присмотрелся к нему повнимательнее утром, то избежал бы лишней работы… а также и неприятной неудачи.
Шпик вытаращил глаза.
— Не могу понять, как вы пришли к этому выводу.
Лейтс устало сказал:
— Это ведь просто, Скаттл. Перышко, которое держал Алькотт на снимке в газете, было свежее и несмятое. А это торчало в моем бумажнике неполных двадцать четыре часа и уже совершенно измято. Алькотт же утверждает, что носил свое перо больше года. Я всегда прячу бумажник в карман брюк, но если бы даже клал его во внутренний карман пиджака, то не прошло бы и недели, как перышко было бы так же измято, как и это.
Взгляд Бивера прояснился.
— Понимаю.
И после минутного размышления он прибавил:
— Может, однако, Бетчер и Алькотт были в сговоре?
Лейтс медленно покачал головой.
— Нет, Скаттл, нет. Бетчер порядочный человек. Он слишком глуп, чтобы ловчить. Я умышленно сообщил ему несколько подробностей, по которым он мог бы узнать, что что-то не в порядке. Сказал, например, что очень плохо вижу, а однако заметил, что миссис Рандерман оставила двери открытыми. Предостерег его, что не переношу света, а в то же время жаловался, что люди следят за мной на улице… Нет, Бетчер — только напыщенный дурак, полный самомнения и занимающийся саморекламой. Если ему что-то и удавалось, то это — заслуга его сотрудников. В этой афере он хотел действовать сам, и Алькотт сразу же его надул. Он вообще ничего не заметил!
Бивер взял перышко рукой, дрожавшей от нахлынувших чувств.
— Но теперь, когда вы уже знаете, что Алькотт действительно виновен, вы могли бы, может быть, благодаря этому перышку…
— Нет, это уже кончено. Я вел себя как идиот. Даю слово, я делаюсь таким же глупым, как сержант Акли! Слушай, Скаттл, забери этот ужасный костюм и отошли его Армии Спасения. Ужинаем сегодня вместе, правда?
— Да, сэр. В восемь у миссис Ван-Пельтман. Вы обещали…
— Сообщи, что я болен. Извинись перед ней полюбезнее и скажи, что мне очень жаль.