Двадцатые
Шрифт:
Н.М. Федоровский действительно стал очень редко бывать в академии, но «запас прочности» в наших отношениях, сложившихся в первые годы моей учебы в академии, был настолько велик, что при встречах он приветливо мне говорил:
– Здравствуйте, комсомольский вожак! Как успехи?».
В общем, в вечной для всех ученых дихотомии науки и преподавания Федоровский безоговорочно выбрал науку. И, надо сказать, на должность директора НИИ он пришелся идеально, вошел без зазора, как патрон в патронник. И ВИМС под его руководством сделал очень и очень многое, как мало какой другой институт. Сам Федоровский
Но к жизни Федоровского в тридцатые вы еще вернемся во второй книге. А пока – давайте знакомиться с Губкиным.
Давно пора.
Ректор
В мировой культуре существует популярный сюжет, который можно назвать «луна и грош» - мотивирующие рассказы о том, что никогда не поздно начать жизнь заново.
Очень популярный в позднем Советском Союзе роман Сомерсета Моэма «Луна и грош», как известно, рассказывает о благонамеренном буржуа, биржевом маклере Чарльзе Стрикленде, который в 40-летнем возрасте бросил все, включая жену и детей, чтобы профессионально заняться живописью. И пусть признание к нему пришло только после смерти, бывший «брокер» успел прожить вторую жизнь, в которой он больше не менял ежедневно Луну на медный грош.
Сюжет, действительно, весьма распространенный, и примеров в истории можно вспомнить немало – от художника Поля Гогена, который, собственно, и был прототипом моэмовского героя, до шведской домохозяйки Астрид Линдгрен, выпустившей свою первую книжку в 37 лет.
Обложка первого британского издания книги
Общим во всех этих случаях было только одно – герои этих историй почти всегда реализовывались в области искусства, и практически никогда – в науке.
Потому что наука, в отличие от искусства, дама чрезвычайно ревнивая. От своих рыцарей она требует поклонения с малых лет и до седых волос, а измен не прощает.
В науке время – это тоже капитал. Ученый в возрасте не факт, что умнее более молодого, но он почти наверняка более знающий. Просто у него было несколько лишних лет. Несколько лет на то, чтобы начитать нужную литературу, провести необходимые эксперименты, увидеть проблему во всем ее объеме и сделать нужные выводы.
Время – это капитал, а научный поиск – это гонка за лидером. Если ты выпал на несколько лет – ты отстал и, скорее всего, отстал безнадежно. Те, кто шли с тобой параллельными курсами, за этой время ушли далеко вперед и тебе их уже не догнать.
Поэтому в науке практически не бывает Гогенов и Линдгрен. Исключения чрезвычайно редки.
И один из них – мой герой.
Второй и последний ректор Московской горной академии Иван Михайлович Губкин был самого что ни на есть простонародного происхождения. Он родился в 1871 году в селе Поздняково Муромского уезда Владимирской губернии и был внуком волжского бурлака и сыном бедного крестьянина-поденщика. В семье было пятеро детей, из них грамоте выучился только Иван.
Но он не просто выучился грамоте, а после сельской школы сдал экзамены и поступил за счет земства в Киржачскую учительскую семинарию, которую окончил в 1890 году, после чегополучил место учителя в дальнем селе Жайское. Как писал новоиспеченный педагог, вскоре выяснилось, что «за стипендию в учительской семинарии в 6 рублей 57 копеек я должен был 5 лет отработать народным учителем».
Он честно и отработал – сначала в селе Жайское, а потом в муромском селе Карачарово.
Вы наверняка помните хрестоматийное «Из того ли то из города из Мурома, из того села да Карачарова выезжал удаленький дородный добрый молодец…»
Из-за этого самого села Карачарова, где Губкин отработал несколько лет, редкий его биограф удерживался от сравнения с Ильей Муромцем, который сидел сиднем тридцать лет и три года, а потом встал - и ух!!!
Именно так и получилось в этой истории. В том самом Карачарове никому не известный сельский учитель вел обычную для человека своей профессии жизнь – учил детей, в свободное время рыбачил на Оке, читал книги и газеты, а чтобы совсем не скиснуть и не отупеть, периодически писал статьи об обучении на селе в журнал «Образование».
Казалось, жизнь состоялась, понятна и расписана на десятилетия вперед, отец с матерью гордились выбившимся в люди сыном…
Но тут Иван Михайлович случайно обнаружил у местного священника забытые кем-то книги по геологии. Начал от скуки их читать - и навсегда заболел этой наукой.
Отработав положенный «по распределению» срок, Губкин бросает службу и собирается поступать в Горный институт. Но тут выяснилось, что после учительской семинарии он может поступить только в учительский институт, да и то без стипендии – «своекошно», то есть за собственный кошт, за свой счет, иначе говоря.
В 1895—98 годах будущий создатель отечественной «нефтянки» учился в Петербургском учительском институте, а затем работал преподавателем городского училища в Петербурге. Женился, вскоре родился сын, и как они жили эти годы – лучше не вспоминать. Снимали самые убогие углы, чтобы меньше платить за квартиру, вместе с женой подрабатывали ненадежной профессией репетитора. Но это было неважно, потому что впереди была Мечта. Именно так – с большой буквы.
Кстати, после учительского института в Горный тоже не брали – абитуриентом можно было стать только с аттестатом о полученном классическом образовании.
И вот на 33 году жизни наш Илья Муромец все-таки сдает экстерном экзамены за гимназический курс и получает аттестат зрелости Императорской Николаевской Царскосельской гимназии.
После чего отправляется поступать в вуз, где на пятьдесят вакансий подавалось шестьсот-семьсот прошений.
Он поступил.
В 1903 Иван Михайлович стал студентом Петербургского горного института, а в 1910 году закончил его с отличием, имя Ивана Губкина в числе лучших выпускников было занесено на мраморную доску института.
В 39 лет он начал карьеру геолога, и был зачислен научным сотрудником Геологического комитета. А в 40 лет он впервые увидел нефть - работая на Кавказе, в Майкопском и Грозненском районах.
Великовозрастный студент Иван Губкин в 1908 году.