Дважды не живут
Шрифт:
– Слушай, Танцор, а может, ну его на хрен? Все это дело, – неожиданно скатился к пацифизму Следопыт. – Сядем вчетвером в какую-нибудь «Люфтганзу», и – месяца на три куда-нибудь в Канаду, к русским березкам. Или на кенгуру посмотрим. А? Денег хватит. А тут за это время, глядишь, все и устаканится.
– Был один такой, Графом звали. Решил в прошлом году соскочить. Так от него даже могилки не осталось.
Сисадмин, как обычно, был в курсе всех последних событий, всех тайных разговоров, всех сокровенных мыслей. Дома Танцора уже поджидала его гнусно-глумливая писулька:
От: sisadmin
Дата: 7 июня 2001 г. 19:25
Кому: tancor
Тема: The end?
Глубокоуважаемый tancor!
Значит, решили, – штыки в землю? Дело хорошее! Правильное! Земля, она по мужику стосковалась, по пахарю, по плугу его могучему, жирные чресла вспарывающему, истосковавшиеся. Ей уже пора семя принимать, да ростки зеленые к солнышку тянуть!
(Кстати, а ты не задумывался о том, что Стрелка почитай за год ни разу не забеременела? Уж как вы наплевательски к предохранению ни относитесь, а все почему-то обходится. А;)
Да, а тут, вместо того, чтобы делом хлебопашеским заниматься, приходится в окопах вшей кормить! Из-за каких-то сраных банкиров под пули лезть! Правильно, Танцор, ну его на хер!
Ну и напоследок, как обычно, хочу познакомить тебя еще с одной совершенно изумительной мыслью Лао-Цзы.
Существа рождаются и умирают. Из десяти человек три идут к жизни, три – к смерти. Из каждых десяти еще имеются три человека, которые умирают от своих деяний. Почему это так? Это происходит оттого, что у них слишком сильно стремление к жизни.
Я слышал, что, кто умеет овладевать жизнью, идя по земле, не боится носорога и тигра, вступая в битву, не боится вооруженных солдат. Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру некуда наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чем причина? Это происходит оттого, что для него не существует смерти.
Всегда твой sisadmin
P.S. Да, чуть не забыл! Память-то стариковская, совершенно дырявая. Хочу обратить твое внимание, что из всего окружающего тебя сброда наиболее порядочным человеком, несомненно, является Весельчак. Впрочем, думаю, ты и сам в этом смог убедиться.
Танцор, прочтя все это, максимально грязно выругался. Стрелка же отнеслась к посланию более рационально, отметив, что Весельчак наверняка готовится сделать им какую-нибудь подлянку с вывертом.
Утром ни свет ни заря, часов около девяти, начал мерзко трезвонить мобильник. Танцор стоически терпел эту пытку минут пять. Звонки то прекращались, то неведомый кретин вновь начинал тыкать пальцами в кнопки и ждать, когда же Танцор встанет и шарахнет трубку о стену.
Танцор встал. Не совсем, правда, добровольно, поскольку Стрелка, зарывшись с головой в одеяло, начала бессознательно, словно кукушонок, спихивать его с дивана.
Встал, взял трубку и, словно сомнамбула, прошлепал босиком в кухню.
– Да. Что случилось?
– Танцор, здравствуйте, извините, что потревожил вас в столь ранний час. Но дело совершенно безотлагательное! Вопрос жизни и смерти!
– Чьей? – спросил Танцор, не узнав сорвавшийся на истерику голос.
– Моей, моей! И еще сотен трех человек! Возможно, это касается и кого-нибудь из вашей команды!
– А кто вы?
– Аникеев я, Аникеев! Артемий Борисович!
– А, Весельчак.
– Да, можно и так. Прошу вас, выслушайте меня внимательно.
– Слушай, давай на «ты»? Идет? Это как-то сближает. Так что конкретно случилось-то?
– Пока еще не случилось. Но скоро, совсем скоро. Я только что узнал, что игра закончилась…
– Ну и прекрасно. Мне вчера Сисадмин тоже что-то такое туманное намекал…
– Не перебивайте…
– Перебивай!
– Да, хорошо, хорошо. Дело в том, что там, ну, ты знаешь, сейчас заняты подсчетом выигрышей. Вот. А потом, когда разберутся, то начнут тут, у нас, все свертывать. Это понятно?
– Что значит «там», «здесь»?
– Не прикидывайся ребенком! Или ты себя человеком до сих пор считаешь?
– А я еще не решил. Это вопрос непростой, онтологический.
Танцор включил плиту, поставил кофейник. Решил взбодриться, поскольку предстоял непростой разговор. Надо было просечь, на чем же Весельчак собрался его подловить. Несомненно, начнет плясать вокруг программы Деда.
– Алло, ты меня слышишь?
– Ну да, слышу. Так чего тебе все-таки надо?
– Так вот, предстоит большая ликвидация. И это дело можно, необходимо предотвратить.
– Угу, и для этого нужна программа. Так? Которую Люся не смогла увести у Деда. Я правильно мыслю?
Вскипел кофе. Танцор налил самую большую чашку. И начал, обжигаясь, отхлебывать.
– Слушай, – в голосе Весельчака появилась несвойственная ему тоскливая мольба, что Танцор принял за профессионализм высокой пробы, – ты, вероятно, мне не веришь! Почему? За все хорошее, что я тебе сделал?
– Шпионку трансвестированную ты тоже считаешь своим благодеянием?
– Нет, я был вынужден! Иного выхода не было! Ведь мог бы, мог автоматчиков послать…
– Мог, – согласился Танцор, – но автоматчики упрямого Деда не обломали бы. Так бы и умер без толку. Ты ж его, наверно, знаешь?
– Да, конечно. Но как, как мне тебе доказать, что мы с тобой в одной команде?! Как?!
– Слушай, кончай истерики закатывать. Возьми себя в руки и объясни все подробно и доходчиво. А там уж посмотрим.
– Но ведь время же теряем, теряем время! Это может начаться в любой момент.
– Все! Или рассказываешь. Или разговор закончен!
Весельчак все же взял себя в руки. Танцор подключил к телефону магнитофон. И начал записывать. Чтобы потом еще раз прослушать вместе со Стрелкой. Две головы – это всегда неплохо.