Две черные бутылки
Шрифт:
— Будь ты проклят, ублюдок! — послышался слабый голос, донесшийся словно издалека.
Фостер, которого я отпустил, когда бутылка разбилась, тесно прижимался спиной к стене и казался сейчас сжавшимся и усохшим пуще прежнего. Лицо его постепенно приобретало темно-зеленый оттенок.
— Будь ты проклят! — повторил
Старик медленно сполз по стене, не сводя с меня тускнеющих глаз, полных лютой ненависти. Кожа у него почернела, потом пожелтела. Я с ужасом увидел, как тело его рассыпается в прах и одежда падает на пол бесформенной грудой.
Бутылка в моей руке стала горячей. Я испуганно взглянул на нее — она источала слабое фосфоресцирующее сияние. Еле живой от страха, я поставил бутылку на стол, но продолжал зачарованно смотреть на нее. В течение нескольких мучительно долгих минут зловещей тишины загадочное свечение усиливалось, а потом до моего слуха явственно донесся шорох осыпающейся земли. Задыхаясь от ужаса, я выглянул из окна. Луна уже стояла высоко в небе, и при ее свете я увидел, что свежесрубленный крест на могиле Вандерхоофа упал наземь. Снова раздался шорох сухой земли — и я, потеряв остатки самообладания, с грохотом скатился по лестнице и стремглав вылетел из церкви. Объятый диким страхом, я мчался во весь дух по ухабистой тропе, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Достигнув входа в мрачный туннель, образованный ветвями громадных ив, я услышал жуткий рев позади. Оглянувшись через плечо на церковь, я увидел на фоне озаренной лунным светом стены гигантскую черную тень, которая вылезла из могилы моего дяди и медленной, неверной поступью направилась ко входу
На следующее утро в лавке Хайнса я рассказал о своем ночном приключении группе местных жителей. По ходу моего повествования они то и дело обменивались насмешливыми взглядами, но когда я предложил наведаться со мной в церковь, все до единого отказались под разными предлогами. При всем своем легковерии они явно усомнились в правдивости моего рассказа, но все же предпочли не рисковать. Я заявил, что в таком случае пойду один, хотя должен признаться, я не горел желанием отправляться туда в одиночку.
Я еще не успел далеко отойти от лавки, когда меня нагнал и схватил за руку седобородый старик.
— Я пойду с тобой, парень, — просипел он. — Помнится, отец как-то рассказывал мне что-то подобное про старого пастора Слотта. Говорят, он был престранным типом, но Вандерхооф был еще хуже.
Могила Вандерхоофа оказалась разрытой и пустой. Мы с моим спутником сошлись во мнении, что здесь вполне могли поработать кладбищенские воры, и все же… Бутылка, оставленная мной на столе в колокольне, исчезла, хотя осколки другой бутылки по-прежнему валялись на полу. А на груде желтой пыли и мятого тряпья, в которую обратился Абель Фостер, мы обнаружили отпечатки громадных ступней.
Заглянув в некоторые из разбросанных по комнате книг и рукописей, мы снесли все до единой вниз и предали огню, как нечто нечистое и богопротивное. Отыскав в церковном подвале лопату, мы засыпали землей могилу Йоханнеса Вандерхоофа, а потом, спохватившись, бросили упавший крест в костер.
Если верить слухам, с той поры каждое полнолуние по кладбищу потерянно бродит громадная призрачная фигура с бутылкой в руке — словно в поисках чего-то ею забытого.