Две дуэли. Гибель Пушкина и Лермонтова – тайн больше нет!
Шрифт:
Но вернусь к четвертому ноября, когда Александр Пушкин и ряд его близких знакомых получили по почте пасквиль… Сколько же всего было этих самых «близких знакомых», получивших его? Как мы и договорились, вновь обращаемся к Пушкину. Вот строчка из его письма Бенкендорфу: «…Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом…» Таким образом – семь или восемь! Поясню, что значит «под двойным конвертом».
Вот нечто подобное с утренним почтальоном и получили эти самые «семь или восемь» близких Пушкину людей. Получил письмо с дипломом и сам Пушкин. А теперь на секунду попробуем поставить себя на место одного из этих получателей. Итак – слуга со словами «Вот только что почтальон принес…» передает вам письмо. На нем печатными буквами ваши имя, отчество, фамилия и очень подробный, до мелочей прописанный адрес. Но, что удивительно, имени и адреса отправителя на конверте нет. Вы, естественно, вскрываете конверт и с удивлением находите внутри еще одно письмо с надписью «Пушкину Александру Сергеичу», запечатанное странной печатью красного сургуча. Представили, да? А теперь вам надо принять решение, что с этим вторым письмом, явно адресованным Пушкину, вы будете делать. Как поступите? Если вы друг поэта (или хотя бы не враг), вы, полагаю, найдете способ передать письмо адресату – Пушкину. Слугу пошлете, по почте отправите, сами отнесете… Я бы, пожалуй, поступил именно так, при этом непременно письма этого не читая. Как известно, читать чужие письма унизительно. Повторю, если вы не враг Пушкину. Именно так, опять же со слов самого Пушкина, и поступили большинство «получателей». А если вы враг?! Призадумайтесь, но пока с ответом повременим. Хотя вполне вероятно, что этот враг и есть автор пасквиля, несмотря на то что он тоже письмо получил, так как почему бы для отвода глаз себе тоже его не послать?
Не знаю, но очень и очень вероятно, что, не будь этого пасквиля, Пушкин бы еще жил и жил… и писал! Таким образом, истинный убийца поэта – тот самый пока неизвестный нам автор этого грязного пасквиля, призванного, как мы помним, не только покончить с великим поэтом, но и ударить по государству Российскому. А Дантес? Разве не он убийца? Дантес, если, конечно, не он сам автор пасквиля (что крайне маловероятно – уж больно мелковат), скорее нечто вроде орудия убийства. Как тот самый пистолет, та самая пуля… Не более! Так кто же тогда этот настоящий убийца?! Кто написал пасквиль? Какие-то следы, несмотря на прошедшее время, должны же остаться. Давайте их искать!
Для начала попробуем представить себе личность этого автора. В первую очередь, пусть не покажется странным, дурак или не дурак? Дело в том, что это важно, потому что среднего тут не дано. Уж больно велика цена, а, соответственно, и риск этого авторства. Либо по недостатку ума, как говорится, не ведал, что творил, либо… Почитаем еще разочек диплом. Автор-то, оказывается, и историю знает, включая ее глубокое «закулисье», он тонкий психолог, большой мастер интриги, в совершенстве владеет французским. Получается – никак не дурак! Шуточка-то однозначно на Сибирь тянет. Или того хуже! Значит, не дурак! Значит, был уверен в своей безнаказанности и не сомневался, что имя его засвечено не будет! А значит, должен был надежно оборвать все возможные ниточки, которые могли бы привести жандармов Бенкендорфа и прочих интересующихся к его авторству. А по максимуму этих ниточек просто не допустить. И вот тут возникает одна очень важная «несуразица» (назову это так) в действиях пасквилянта. Неужели ему было недостаточно написать одно подметное письмо и направить его главному адресату – Пушкину?! По-моему, так вполне достаточно! Ведь отдача почти максимальная – все для того, чтобы больно ударить по Пушкину и одновременно столкнуть лбами его и Николая достигнуто! Да и риск минимален хотя бы потому, что письмо – одно! Притом с виду вполне обычное, которое вряд ли привлекло бы внимание служителей почты, иных возможных свидетелей, тех же жандармов (содержание писем в те времена нередко просматривалось). При отправке же восьми или девяти вручений во столько же раз (а скорее всего, и более) возрастала вероятность выхода из «зоны секретности», а значит, тем обреченнее на провал становилась эта опасная затея. В то время в Санкт-Петербурге было открыто сто восемь пунктов приема почтовых отправлений. В основном в мелочных лавках, кстати, практически не бывающих пустыми. В среднем в день на каждую такую лавку приходилось не более пяти писем. Повторюсь, служба Бенкендорфа была крепкой, работать умела и при желании могла распутать и не такой замысловатый клубочек, тем паче что суть и адресность пасквиля не могли такового желания у них не вызвать.
Конец ознакомительного фрагмента.