Две королевы
Шрифт:
И графиня заплакала! Карлик широко раскрыл глаза, не зная, как понимать этот странный разговор. У него уже тоже возник вопрос, не ошибся ли он насчет такой чувствительной женщины. Но случайного слова, сорвавшегося с ее языка, одного взгляда, вспыхнувшего как молния, было достаточно, чтобы к Наде вернулись прежние сомнения.
— Людовик Четырнадцатый — неблагодарный человек, он все забывает; но я ничего не забываю.
В этих нескольких словах сквозила ненависть. И если бы король Франции видел в этот миг мать принца Евгения, он, наверное, скорее нашел бы объяснение неприязни, которую
Однако лед растаял, и в дальнейшем между королевой и г-жой де Суасон возникла какая-то странная близость. В тот день они провели вместе более двух часов, и Мария Луиза была опутана тысячью нитей, которых не избежала бы и более искушенная женщина, нежели она. Графиня играла роль то доброй матери, то нежной подруги, то преданной сестры, то верной подданной, то терзаемой скорбью супруги. Но прежде всего она выказывала ум и величайшую проницательность, а знание человеческой натуры преподносила как итог своего горького жизненного опыта.
Она сумела подольститься к королеве через ее сердце, на сей раз не допустив ошибки, грубого вмешательства в дела любви, являвшейся для Марии Луизы святыней. Последние слова, которые при расставании произнесла г-жа де Суасон, были:
— Мне кажется, что, беседуя с вашим величеством, я снова вижу и слышу вашу незабвенную матушку: вы все больше и больше напоминаете мне ее.
Когда вернулся король, со всех сторон ему только и повторяли имя графини. Министры, поощряемые г-ном фон Мансфельдом, превозносили г-жу де Суасон как лицо, пользующееся особым доверием императора, чьей армией командовал ее сын. Королева уверяла его, что графиня — самая замечательная и самая любезная из женщин. А Нада добавил: если сказанное не соответствуют действительности — значит, эта женщина самая страшная злодейка на свете.
Герцогиня де Альбукерке восхищалась ее совершенным знанием придворных обычаев многих стран и великолепным тактом, с которым она отдавала должное каждому из них.
Один только герцог де Асторга хранил молчание. Он не смог одолеть в себе естественную потребность отстраниться от этой чужеземки, напомнившей королеве страну ее детства, над которой одержала верх его любовь. С ревностью относясь к тоске Марии Луизы, он хотел подарить ей новую родину, достаточно прекрасную, чтобы она забыла о прежней и никогда не вспоминала о ней.
В отпет на все эти похвалы Карл II заявил, что он еще встретится с г-жой де Суасон и что он собирается на несколько дней увезти королеву в Эскориал и дать девятидневный молитвенный обет, чтобы Бог послал ему детей, а пока он с королевой будет находиться там, племянница Мазарини сможет представиться придворным с большей легкостью, чем в Мадриде, где их величества не настолько свободны.
Нанеся всего два визита, эта женщина победила неблагоприятное мнение о себе и завоевала положение в обществе.
— Ну что, — сказала она г-ну фон Мансфельду, — добилась ли я успеха? Теперь вы доверяете мне?
— Это дело для вас, сударыня!
III
После разговора с графиней, во время которого та посочувствовала ее душевным тревогам, королева забыла о своей предубежденности и своих опасениях. Она поделилась своими впечатлениями с королем и сумела убедить его, что их ввели в заблуждение относительно Олимпии Манчини.
— Графиня, конечно, дружила с моей матерью; она сообщила мне столько подробностей, неоспоримо свидетельствующих об их душевной близости, что у меня не осталось никаких сомнений. Она любит меня, потому что любила мою мать. Разве это не естественно? Нет, она неспособна обманывать нас.
Нада качал головой, уверяя, что лживые глаза графини не обещают ничего хорошего.
Постепенно графиня проникла в ближайшее окружение королевы, которая говорила только о ней, смотрела на все ее глазами и советовалась с нею по любому поводу. Король не был в такой степени очарован. Встречая г-жу де Суасон у Марии Луизы, он часто не мог скрыть раздражения.
— Опять эта женщина, всегда она здесь! — сердился он. Его недовольство приобретало все более непримиримый характер. Он бранил своих приближенных, иногда целые дни проводил взаперти, не допуская к себе никого, даже королеву. Здоровье его не улучшалось, напротив, с каждым, днем ему становилось все хуже и хуже. Врачи были ветре-; вожены, и вот однажды утром г-жа де Суасон явилась со скорбным видом к королеве; при этом глаза ее пылали огнем, как у человека с восторгом приносящего плохую новость, но пытающегося скрыть свою радость под маской печали.
Мария Луиза не могла этого не заметить и стала настойчиво расспрашивать графиню, что с ней.
— Вы хотите знать, ваше величество, что со мной? Но я предпочла бы не говорить этого вам, ибо сама мысль, что новость огорчит вас, ужасна для меня.
— Значит, вы тревожитесь обо мне, сударыня? Не бойтесь. За девять лет страданий я ко всему привыкла и все могу выдержать. Что случилось?
— Вы требуете, чтобы я сказала вам?
— Безусловно…
— Дело в том…
— Я слушаю вас, говорите.
— Это касается короля, ваше величество.
— Что же он сделал?
— Он действительно болен, и серьезнее, чем все думают.
— Кто сказал вам об этом?
— Граф фон Мансфельд, которого предупредили врачи.
— Жизнь короля в опасности?
— Непосредственной угрозы нет, как мне кажется, но..,
— Но?.. Продолжайте же!
— Его разум…
— Что! Ему угрожает безумие?
— Неужели, ваше величество, вы одна этого не заметили?
— О Боже! Что будет со мной? Что станет с Испанией? — воскликнула Луиза Орлеанская, воздев руки.
— О да, что станет с Испанией? Безумный король — хуже, чем король мертвый; к тому же у этого короля нет наследников, и его великолепный трон станет приманкой для всех государей Европы: они будут оспаривать его друг у друга, рвать на куски. Бедная Испания! Кто защитит ее от ненасытных волков?
— Я, сударыня, если Бог сохранит мне жизнь и здоровье, — воскликнула молодая королева, — да, я, королева, супруга этого несчастного молодого монарха, которого некому любить, кроме меня! Я сделаю, сумею сделать то, что ему предназначено. Я высоко подниму королевское знамя, буду крепко держать его в руках и докажу всей Европе, что женщина из рода Бурбонов сумеет удерживать свое положение в мировом равновесии.