Две коровы и фургон дури
Шрифт:
В Тонтоне я сошел с автобуса не доезжая реки, прошел по Хай-стрит, нашел телефон и снова позвонил Поллоку. На этот раз он сам взял трубку.
— Ну и что за херня? — спросил я.
— Он нас ждал.
— Он собирался меня убить!
— Мне очень жаль…
— Жаль? Вам жаль? Вы что, не слышали, что я сказал? Он хотел меня пытать, а потом убить!
— А что мне еще сказать? — Голос Поллока звучал так, будто он только что хорошенько получил по яйцам от начальства.
— Что, получили по яйцам? — спросил я.
— Угу.
— И на том спасибо.
— Слушай,
— Он связал меня по рукам и ногам и запихнул в свою вонючую машину, как мешок картошки. Он играл ножичком у меня перед глазами. Этот человек — полный псих!
— Расскажи, как это было.
— А я что делаю? Но я никак не могу врубиться…
— Во что?
— Из-за чего все эти разборки? Стрельба, угрозы… Из-за пары мешков дури?.. О чем тут вообще говорить? Не такое уж это великое богатство. Ну почему он никак не успокоится?
— Я же говорил тебе. Здесь замешана не только твоя дурь. Он приторговывает в других местах, поэтому не может допустить, чтобы хоть кто-то выбился из-под его контроля. Тогда и другие начнут таскать у него, как вы. Теперь врубаешься?
— О да! Наконец-то я получил разумное объяснение!
— Где ты сейчас?
— Здесь.
— Где это здесь?
— В Тонтоне.
— Так ты сбежал от Диккенса?
— Представьте себе! Где-то по дороге в Бристоль… — Я начал пересказывать ему, что произошло.
— Я знаю, — сказал Поллок. — Мы взяли его шестерок и фургон, но сам он ушел от нас.
— Да я видел, что произошло.
— А его красный фургон мы нашли в Бриджуотере.
— И что теперь? Дать вам за это медаль?
— Слушай, Эллиот…
— Ну?
— Мы найдем его.
— Очень на это рассчитываю. Этот маньяк знает, где я живу!
— Наши люди сидят у него дома.
— Ага, а он, я полагаю, сразу же попрется к себе домой.
— Нет, не думаю, что сразу попрется.
— Ну а другие версии у вас есть?
— Ну да, еще парочка.
— Он вернется, чтобы прикончить меня.
— Я понимаю, что ты напуган. Хочешь, я пошлю кого-нибудь из наших, чтобы обеспечить тебе защиту?
Я расхохотался.
— Защиту? Вы помните, что произошло сегодня утром? Не надо мне вашей защиты. С этого момента я буду защищать себя сам.
— Нет, Эллиот, это плохая идея.
— Да? У вас есть идеи получше? — Я не стал ждать его ответа и просто повесил трубку, вышел из будки и в сердцах плюнул на асфальт.
Я был страшно зол, зол, как рыба с крючком в глазу. Как горящий куст. Как канюк, только что схвативший полевку. Я шел быстро, опустив голову, злой как сам сатана. Не глядя перешел дорогу, чуть не врезался в старушку с сумкой на колесиках, не пропустил ни одного камня — все они отправились в канаву. Паника и страх отступили, теперь мной правил гнев. Я направился в сторону больницы, но, проходя мимо дверей бара, вдохнул затхлый запах пива и сигарет и решил зайти на минуту. Вообще-то я не люблю виски, но сейчас мне показалось, что стаканчик мне не повредит, придется как раз впору моему гневу и вытолкнет его наружу. Пламя в стакане. Жги меня! Я толкнул двери, вошел внутрь и огляделся. Навстречу мне повернулись три или четыре мрачных физиономии. Я подошел к стойке бара.
От толстого лысого бармена за версту несло потом. Он взглянул на меня, облизнул губы и буркнул:
— Ну?
— Полпинты горького, — сказал я, — и «Беллз».
— Двойной?
— Почему нет?
Он нацедил мне пива, бухнул кружку на картонную подставку, лихо плеснул мне в рюмку виски и с таким же стуком поставил рюмку рядом, а я положил на прилавок купюру. Пока он отсчитывал сдачу, я отхлебнул пива, а затем понес свои напитки в дальний угол.
Местечко было еще то. Липкий ковролин под ногами, липкие столы, пепельницы, полные окурков, музыкальный автомат сломан, у стены валяется старый облезлый пес, по виду какой-то больной. Я залпом выпил пиво, глотнул — виски обожгло мне нёбо, я закашлялся. И вспомнил слова Поллока, что самому защищать себя — плохая идея. Когда нёбо попривыкло, я сделал еще глоток и подумал, что Поллок ошибается на все сто. Наоборот, единственная защита, что есть у меня, — это как раз я сам, унаследовавший дар от мамы и сделавший его своим даром! Я — тот, кто нашел повешенного на дереве, тот, кто жил в трейлере и видел зайцев во сне, у кого на глазах чужой человек напоролся на вилы. Я — тот, у кого есть друг и подруга, сестра, мать, отец и работа.
Нет, виски не помогло мне выпустить ярость наружу. Скорее оно отвело ее в сторону, погладило по щеке, пошептало на ушко и велело на время затихнуть. Оно напело моей ярости песенку, что-то из классики, и на время внутри меня воцарилась тишина. Я не сразу проглотил остатки виски, сначала покрутил их во рту, и мне показалось, что я ощутил на языке вкус моря, утреннего тумана, слез и соли. Я попрощался с барменом и вышел на улицу с чувством облегчения, а может быть, и освобождения.
До больницы было рукой подать, но я шел медленно, нога за ногу, стараясь не думать ни о чем, чтобы дать виски раствориться в крови, а гневу — утихнуть. В коридоре я увидел знакомую медсестру и по ее радостному лицу понял, что что-то произошло. Она отвела меня в сторону, усадила на стул и сказала:
— Саманта вышла из комы сегодня утром.
— Правда? Она в сознании?
— Да.
— И как она сейчас?
— Сложно сказать. К вечеру будем знать больше.
— А можно ее повидать?
— Конечно! Она спрашивала о тебе.
И я пошел за сестрой в палату к Сэм, сел рядом и взял ее за руку. Она спала, обнимая своего медвежонка, но спустя полчаса пошевелилась, повернула голову и открыла глаза. Сначала она смотрела на меня не узнавая, как будто не понимала, кто я такой и как тут очутился, но вдруг в ее глазах вспыхнуло узнавание, и она сказала:
— Эллиот! Это ты?
— Привет! — сказал я.
— Знаешь, а я в больнице.
— Знаю.
— Я спала.
— Ага. Всего пару дней. Я приходил навещать тебя. И твои родители тоже приходили. Медсестра заставила меня разговаривать с тобой.
— Правда? А о чем ты разговаривал?
— О всякой ерунде.
Сэм улыбнулась:
— Мне снился сон.
— О чем?
— О собаках.
— Господи, неужели о собаках?