Две недели в другом городе. Вечер в Византии
Шрифт:
– А что вы делаете потом? – спросил Джек.
– Работаю. В бюро путешествий. Отправляю людей в те места, где хотела бы побывать сама.
Солнце скрылось за зловещими, свинцово-черными тучами, которые наступали на Рим с севера; ветер рвал в клочья края афиш, расклеенных на желтых стенах домов.
Они прошли мимо двери, возле которой просила милостыню согбенная, плохо одетая женщина с грязным ребенком. Держа малыша одной рукой, нищенка бросилась вслед за Джеком, повторяя: «Americano, americano» [17] . Вторую руку,
17
Американец, американец (ит.).
Джек, остановившись, дал ей столировую монету; женщина, не поблагодарив, вернулась к двери. Джек почувствовал, что она смотрит ему вслед, не испытывая признательности и удовлетворения; сотня отданных лир не избавила его от ощущения вины, вызванного вкусной горячей пищей, обществом хорошенькой девушки, роскошью гостиничного номера.
– Это напоминание, – серьезно сказала Вероника. – Я о женщине.
– Напоминание о чем?
– О близости Африки и о той цене, которую мы за нее платим, – пояснила девушка.
– В Америке тоже есть нищие, – заметил Джек.
– Не такие. – Вероника ускорила шаг, словно спеша уйти подальше от женщины с ребенком.
– Вы бывали в Америке? – спросил Джек.
– Нет. Но я знаю.
Они молча перешли улицу, свернули за угол, миновали витрину бакалейного магазина, уставленную сырами, колбасами и оплетенными узкогорлыми бутылками с кьянти.
– Вам безразлично, – негромким голосом спросила внезапно Вероника, – что ваша жена танцует с кем-то в Париже в три часа утра?
– Да, – сказал Джек и подумал: «Это не совсем верно».
– Американские семьи счастливее итальянских, – с досадой произнесла она.
«Ну, – подумал Джек, – тут я мог бы с ней поспорить».
– И вообще, – заметил он, – я не уверен, что она на самом деле танцевала в три часа утра.
– Вы хотите сказать, Жан-Батист соврал?
– Сочинил, – поправил ее Джек.
– В нем плохое перемешано с очень хорошим, – сказала Вероника.
Джек почувствовал влагу на верхней губе. Он понял, что из носа снова потекла кровь. Смутившись, он остановился, вытащил платок и приложил его к носу.
– Что с вами? – Вероника испуганно посмотрела на Джека.
– Пустяки, – глухо ответил он. – Нос кровоточит. Королевская болезнь, – пытался пошутить Джек.
– Это всегда так начинается? Без всякой причины?
– Только в Риме. Вчера какой-то человек меня ударил.
– Ударил вас? – изумленно спросила она. – Почему?
– Понятия не имею. – Джек тряхнул головой, раздосадованный усилившимся кровотечением и вниманием прохожих. – Как предупреждение.
Он стоял посреди оживленной улицы, расстроенный, подавленный снами, недобрыми предчувствиями, образами мертвых, близостью опасности, одиночеством, страхом, который внушала ему грядущая ночь.
– Надо поскорей добраться до вашего отеля, – сказала Вероника.
Остановив такси и держа Джека за локоть своей сильной и нежной рукой, она усадила его, точно инвалида, в машину. Сейчас Джек радовался тому, что в такую минуту был не один.
Возле отеля Вероника, не позволив Джеку расплатиться с водителем, сделала это сама; потом она взяла ключ у портье и остановилась у двери лифта рядом с Джеком, готовая в любой момент подхватить его, если он начнет падать. Кровь шла не переставая.
В кабине лифта перед глазами Джека, старавшегося ничем не привлекать внимания рослого парня в ливрее, нажимавшего кнопки рукой, обтянутой белой перчаткой, возникло странное видение. Он явственно осознал, что, пока девушка ходила за ключом, в дальнем конце коридора он заметил Деспьера и женщину в голубом платье; они сидели рядом и серьезно беседовали о чем-то. Джек был уверен в том, что в какое-то мгновение Деспьер поднял голову, узнал его, кивнул и отвернулся.
– Вы их видели? – спросил он Веронику, которая замерла возле него.
– Кого?
– Деспьера и какую-то женщину. В вестибюле.
– Нет. – Вероника удивленно посмотрела на Джека. – Я никого не видела.
– Наверно, мне показалось, – тихо произнес Джек.
«Теперь живые преследуют меня средь бела дня», – подумал он.
Зайдя в номер, Джек снял пиджак, расстегнул воротничок рубашки, ослабил галстук и прилег на кровать. Вероника повесила пиджак в шкаф; нашла в ящике стола чистый платок и дала его Джеку. Она остановилась возле него; черты ее лица исчезали в полумраке зашторенной комнаты. Капли дождя застучали в окно. Затем Вероника молча легла рядом с Джеком, обняв его. Они слушали дождь, нарушавший тишину затемненного номера. Спустя некоторое время он отнял платок от лица; кровь остановилась. Джек повернул голову, поцеловал девушку в шею, плотно прижимая губы к упругой теплой коже; его сознание освобождалось от всего, что существовало вне этой комнаты, этого момента, этой кровати, – от недобрых предчувствий, ран, крови, воспоминаний и привязанностей.
Он лег на спину; девушка положила голову ему на плечо. Длинные темные волосы Вероники разметались по его груди. Джек медленно возвращался к реальности, снова становясь обитателем номера 654, мужем, отцом, человеком сдержанным, здравомыслящим, рациональным. Он посмотрел на лицо Вероники, которое еще два часа назад казалось ему глупым и самодовольным. Ее широко раскрытые глаза смотрели в потолок, на губах девушки застыла безмятежная улыбка. Да, снова подумал он, у нее и в самом деле глуповатое лицо. Джек вспомнил первую характеристику, которую мысленно дал ей, сидя в уличном кафе, – эффектная, бездушная самка. «Какую радость способна подарить эффектная, бездушная самка?» – подумал он улыбаясь.
Они лежали, внимая дождю, слушали звуки Рима, пробивавшиеся сквозь окна и шторы.
Джек еле заметно усмехнулся.
– Почему ты смеешься? – прозвучал возле уха Джека ее нежный, похожий на пение флейты голос.
– Я смеюсь, потому что я оказался весьма проницательным.
– Ты о чем?
– Я все вычислил, – произнес Джек. – За ленчем. Решил, что в конце концов ты уйдешь с Жаном-Батистом.
– Ты думал, что я – его девушка?
– Да. Это не так?
– Нет, я не его девушка. – Она взяла руку Джека и поцеловала его ладонь. – Я – твоя девушка.