Две недели в другом городе. Вечер в Византии
Шрифт:
Немцы, подумал Джек, с отвращением поглядев на женщину, готовы удовлетворять любые запросы послевоенной Европы. Парижские шлюхи хотя бы не выглядят такими самодовольными.
Он повернулся спиной к паре, сидевшей у стойки; держа бокал в руке, обвел взглядом бар. Компания стоявших возле Джека молодых итальянцев загораживала от него ближний угол зала; великолепно подстриженные, в галстуках нежных тонов, повязанных вокруг ослепительнобелых воротничков, они оживленно беседовали; красивые, полные жизненных сил, готовые к любви, преступлению, путешествиям юноши оценивающе
Джек сделал шаг в сторону, чтобы осмотреть весь бар. Он пригляделся к лицам посетителей и понял, что ищет ударившего его мужчину, а также женщин, сопровождавших пьяного. Их в баре не было. Недовольный собой, Джек пожал плечами. «Что бы я сделал, если бы увидел его?» – подумал он.
Допив коктейль, Джек собрался заказать новую порцию, но вдруг заметил вошедшего в зал Делани; Морис был в том же пальто, что и прежде, из кармана торчала кепка. Мягкие светлые волосы Делани падали на лоб. Лицо режиссера выдавало его тяжелый, властный характер.
– Мы опаздываем, – с ходу произнес Делани. – Идем отсюда. Терпеть не могу эту дыру. Здесь собираются одни паразиты.
Он с неприязнью посмотрел на группу итальянцев, на шлюху-немку, на измученных экскурсиями американцев.
Джек заплатил за мартини и вслед за Делани направился к двери.
– Куда мы опаздываем? – спросил он.
– Увидишь, увидишь. – Делани наслаждался заинтригованностью Джека.
Внезапно остановившись, Морис с любопытством посмотрел на своего друга:
– Что у тебя с носом?
– Пьяный ударил меня возле отеля, – смущенно пояснил Джек.
– Когда?
– Через минуту после твоего отъезда.
– Ты встречал его раньше?
– Никогда.
Делани усмехнулся:
– Ты мгновенно включился в бурлящую жизнь Вечного города, да? Я здесь уже пять месяцев, а меня никто еще не ударил.
– Зато тебе успели испачкать воротничок губной помадой. – Джек зашагал к выходу.
Рука Делани непроизвольно потянулась к горлу.
– И где это меня угораздило?
– Клара обедает с нами? – спросил Джек, подойдя к двери.
– Нет. – Делани не стал вдаваться в подробности.
Они сели в зеленый «фиат»; швейцар с армейской выправкой сочувственно поглядел на нос Джека, словно он напомнил ему о грехах собственной юности, и захлопнул дверцу автомобиля.
Делани, расположившись в углу и держа спину очень прямо, смотрел на проносившиеся мимо машины.
– Господи, итальянцы мчатся, как юнцы, мечтающие занять первое место в воскресных автогонках.
– Ну, – отозвался Джек, – французы ездят еще более лихо. Они всегда несутся так, словно спешат забрать свои деньги из банка, который вот-вот разорится. Как-то раз я спросил одного француза, почему они всегда мчатся так быстро. Подумав, он ответил: «Мы проиграли войну».
Делани улыбнулся:
– Ты, видно, стал знатоком французов.
– Французы – непостижимая нация. Ну, Морис, говори – куда мы едем?
– Если ты способен лить слезы, готовься к этому, – сказал Делани. – Скоро увидишь.
Он замурлыкал себе под нос, загадочно улыбаясь. Это была какая-то известная старая песенка, но Делани так безбожно искажал мотив, что Джек не узнавал ее; однако он чувствовал, что она ему знакома и что Делани вспомнил о ней неспроста.
Автомобиль остановился перед кинотеатром.
– Приехали. – Делани вышел из «фиата» и придержал дверцу для Джека. – Я надеюсь, ты потерпишь еще немного без еды.
Морис не спускал глаз с Джека, увидевшего перед собой афишу фильма «Украденная полночь»; это была старая лента Делани. В списке актеров на плакате первым значился Джеймс Роял. У входа висела увеличенная фотография Джека, сделанная лет двадцать назад, еще до ранения, которое испортило ему лицо. Джек уже не помнил себя таким красивым.
– Это еще зачем? – удивился он.
– Я думал, тебе будет интересно, – невинно произнес Делани.
– А я в этом не уверен.
Теперь Джек догадался, что за мелодию напевал Делани в машине. Это была довоенная песенка «Провожая домой мою крошку»; она исполнялась несколько раз в течение фильма, ее мелодию использовал композитор, сочинявший музыку для картины, в качестве лейтмотива, на фоне которого проходили ключевые сцены.
– Об этом позаботился рекламный отдел, – сообщил Морис. – Пусть публика увидит, что создал в молодости знаменитый режиссер, ныне работающий в Риме.
– Ты сам еще не смотрел? – Джек не отрывал взгляда от блестящей, ярко освещенной фотографии.
– Нет, – ответил Делани. – Я решил, что сидеть рядом с тобой во время сеанса – мой долг друга.
– Долг друга, – повторил Джек. – Когда ты видел фильм последний раз?
– Лет десять – пятнадцать тому назад. – Делани взглянул на часы. – Черт с ним. Этот мерзавец опять опаздывает. Не будем его ждать. Он отыщет нас после сеанса.
– Ты это о ком? – спросил Джек, следуя за Делани к кассе.
– Об одном французском журналисте, который пишет обо мне статью для парижской газеты.
Делани протянул в окошечко деньги. Он обращался с итальянскими купюрами так, словно они обжигали ему руки.
– Он назвал себя твоим другом. Его зовут Жан-Батист Деспьер.
– Да, он – мой друг, – радостно подтвердил Джек.
Он познакомился с Деспьером лет десять – двенадцать назад; когда Деспьер возвращался в Париж из своих странствий, они всегда играли в теннис. Джек знал, что присутствие Деспьера в Риме сделает эти две недели гораздо более приятными. Когда в 1949 году Джек впервые приехал в Рим, Деспьер повез его вечером на фиакре смотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок; журналист заявил, что каждый человек в свой первый римский вечер должен посмотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок.