Две недели в другом городе

Шоу Ирвин

Римское утро. Слышен треск «веспы», эхо которого отражается от древних красно-коричневых стен; звонят колокола. Церкви Сант-Андреа делла Валле, Санта-Мария сопра Минерва, Сантиссима Тринита деи Монти, Сан-Луиджи де Франчези, Санта-Мария делла Паче приветствуют ювый день, сменяющий ночь кошмаров.

В церкви Санта-Мария ин Трастевере служат мессу. Пять старух в черных платках согнулись на холодном каменном полу; они внимают молодому сонному священнику, который повторяет: «Господи, помилуй, Господи, помилуй».

Впереди у них трудовой день — мытье полов в больницах, конторах, отелях. Возле дворца Фарнезе оживает рынок; на

подстилке из соломы лежат цветы и сицилийские артишоки, апельсины, средиземноморская кефаль, краснобородка, камбала, треугольники пармского сыра, свиная ливерная колбаса, салями. Последние шумные посетители вываливаются из ночного клуба, размещенного в подвале на виа Венето; они громко смеются, говорят на полудюжине языков, садятся в машины; ревут моторы, над улицей стелется голубая дымка. Пьяный, ударивший Джека, беспокойно спит в гостиничном номере; костяшки его пальцев слегка распухли; его ждет тяжелое утро, пробуждение, и еще во сне он готовится принять две таблетки аспирина, за которыми последуют сельтерская и «Кровавая Мэри». Полицейский, дежурящий на виа Боттедже Оскуре, напротив штаб-квартиры коммунистической партии и дома испанского посла, прижался к стене, спасаясь от ветра; он пытается угадать, кто будет митинговать сегодня, на чьи головы опустится его дубинка. Морской пехотинец, охраняющий американское посольство, ждет конца смены, радуясь, что ему досталась ночная вахта — ночью студенты, возмущенные египетскими, венгерскими или алжирскими событиями, не устраивают демонстрации. Морской пехотинец лениво пытается понять, почему итальянские студенты испытывают потребность заявить о своем возмущении произволом властей в Африке и Центральной Европе, что заставляет их маршировать, размахивая флагами, перед посольством США в Риме. Тибр несет свои воды, зажатые каменными берегами, мимо Кастель-Сант-Анджело и Дворца правосудия; узкий, прирученный поток скользит сквозь Историю к морю, мимо Остии, некогда процветающего портового города с населением в двести тысяч человек, от которого остались одни развалины.

На пьяцца Колонна грохочут грузовики с утренними газетами, извещающими о скандалах и кризисах; на улице, ведущей к Колизею, рабочие возводят деревянные трибуны для парада; из открывающихся кафе разносится аромат кофе; последние шлюхи неохотно покидают пьяцца Барберини, где постоянно бьют фонтаны и вода падает на мускулистые плечи, поднятую голову, рыбий хвост бронзовой фигуры, олицетворяющей море и сушу.

По всему городу женщины встают с постелей, чтобы отправиться за хлебом, готовить завтрак, собирать детей в школу; беззвучно стонут мужчины, заставляя себя влезать в пропитанную вчерашним потом одежду, готовясь к тяготам изнурительного трудового дня.

Ясный, ветреный, зеленовато-розовый средиземноморский рассвет касается белых стен Париоли, наспех возведенных миллионерами эпохи Муссолини и достроенных в годы реализации плана Маршалла; первые нежаркие лучи солнца падают на купол Ватикана, вершины ив, растущих в саду Борджезе, обнаженную голову Гарибальди, статуя которого стоит на Яникуле. [43]

Светлеет и в гостиничном номере, где Джек, захваченный в плен прошлым, лежит без сна и слушает голоса ушедшего века…

43

Один из семи римских холмов.

Джек взглянул на часы в кожаном футляре. Пора вставать. Он поднялся с кровати, побрился. В ярко освещенной

ванной собственное лицо показалось Джеку усталым, измученным, он порезал бритвой шею, кровь долго не останавливалась.

Джек оделся. Голова была тяжелой, кончики пальцев — слегка онемевшими. Он взял пакет Деспьера и спрятал его в шкафу под стопкой рубашек. Солнечные очки скроют воспаленные глаза от пристального взгляда Делани.

Собравшись уходить, Джек заметил на полу возле двери конверт. Наклонившись, чтобы поднять его, он испытал легкое головокружение. На конверте не было ни фамилии, ни адреса. Джек вскрыл конверт непослушными пальцами, подозревая, что это очередной ночной приступ, отголосок кошмаров.

«Эндрюс, — прочитал он. Послание было написано красными чернилами нервным, торопливым почерком. — Мне попалась цитата, которая касается вас. Это Плиний в изложении Леонардо да Винчи. Вы интересуетесь естествознанием? Вот она:

Могучие слоны обладают качествами, редко встречающимися у людей, а именно: целомудрием, сдержанностью, чувством справедливости, уважением к традициям. Когда нарождается молодой месяц, они идут к реке и тщательно моются в ней; поприветствовав таким образом планету, они возвращаются в леса.

Они очень стыдливы и спариваются только под покровом ночи, тайком; прежде чем вернуться в стадо, они моются в реке.

Помните о слонах, Эндрюс, будьте стыдливы, смойте с себя грязь. Брезач».

Джек оцепенело уставился на тонкий листок. Значит, к двери подходил Брезач, подумал он. Этот парень — сумасшедший, он способен на все. Только безумец мог подкрасться к его номеру в три часа ночи, чтобы оставить подобное послание.

Аккуратно сложив конверт, он сунул его в карман. Потом заставил себя открыть дверь, ведущую в коридор.

И все же дни были сносными. Ночи давались гораздо труднее.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Он прождал в ресторане до половины третьего, пообедал, долго пил кофе, но Вероника так и не появилась. Джек вернулся в гостиницу, но не нашел там записки от девушки. Раздраженный, он решил забыть о ней, подняться к себе и вздремнуть. После тяжелой ночи сеанс дублирования показался Джеку особенно утомительным. Морис ворчал на друга, иронизировал по поводу его внешнего вида. «Господи, — сказал Делани, — можно ли ожидать хороших результатов, если ты трахался целую ночь?»

Джек резко оборвал Делани и попытался собраться, но последствия истекшей ночи давали о себе знать. Ему следовало выспаться, но он чувствовал, что не заснет, не попытавшись найти Веронику.

Джек назвал Гвидо отель, где жила девушка. Шофер, вероятно, хорошо поел, он был жизнерадостным, разговорчивым. Джек предпочел бы вздремнуть в тишине на заднем сиденье.

— Франция, — сказал итальянец, сорвавшись с места, когда зажегся зеленый свет, и тут же резко затормозив, чтобы не сбить старика с портфелем. — Франция — вот это страна!

Он говорил на французском языке, служившем им связующей нитью.

— Французы — избранники Бога. У них есть все. Плодородные земли, полезные ископаемые, самые красивые женщины. Они не страдают от перенаселения. Это их самая большая удача. Они контролируют рождаемость. А в этом бестолковом итальянском инкубаторе женщины каждый день рожают по двадцать тысяч будущих безработных. Франция даже ввозит к себе рабочую силу.

Гвидо покачал головой, удивляясь небывалой удачливости французов.