Две недели в другом городе

Шоу Ирвин

— Он умеет хранить тайны. Если мы запрем Бастера, он обидится.

— В конце концов я стану импотентом.

— Ну, тогда надо его убрать. Но он будет лаять.

— Пусть лает.

Бастер не унимался две ночи, но потом неохотно сдался. Теперь он лежал в коридоре под дверью и громко дышал.

— Какой чудесный день! — Карлотта посмотрела на безоблачное небо. — Знаешь, что я предлагаю? Давай сядем в машину и поедем вдвоем купаться, а ленч устроим на берегу океана…

Зазвонил телефон, соединенный с розеткой длинным шнуром.

— Твоя очередь. — Карлотта состроила гримасу.

Джек снял трубку.

— Алло, — произнес он.

— Прочитал новый сценарий?

Это был Делани, никогда

не тративший времени на пустые вводные фразы.

— Прочитал.

— Ну?

— Это ужасно оригинально, дорогой, — сказал Джек, растягивая слова.

— Мерзавец, — беззлобно произнес Делани. — Что ты понимаешь? Ты разбираешься в литературе, как мясник. Ты неотесанный жлоб, не видящий разницы между Генри Джеймсом и «Вечеринкой с дамами в турецкой бане». По-твоему, лучший фильм из всех когда-либо снятых — это «Ребекка с фермы Саннибрук». Твоему отцу следовало отправить тебя на десятилетние курсы для умственно отсталых детей.

Улыбающийся Джек устроился поудобнее в кресле.

— Ты еще не превратился в ходячий скелет, специалист по сушке слив? — спросил Делани.

— Откинувшись на спинку кресла, я пью апельсиновый сок в обществе самой красивой женщины в мире.

— Сексуальные излишества отняли у тебя всякую способность к умственной деятельности. Передай это своей даме.

— Непременно, — с усмешкой пообещал Джек.

— Скажи мне, — произнес Делани, — хотя, конечно, мнение темного, необразованного актера не имеет для меня никакого значения, но все же — это просто ужасно оригинально или ужасно, ужасно оригинально?

— Местами — первое, местами — второе, — дружелюбно ответил Джек.

— Меня посетила одна неприличная мысль, касающаяся твоей матери. — Делани вздохнул. — Боюсь, ты прав. Заезжай за мной в полдень. Отправимся на пляж и постараемся родить какие-нибудь идеи, которые помогут этому безмозглому Майерсу доработать сценарий.

— Хорошо. До встречи. — Джек опустил трубку.

Карлотта вопросительно посмотрела на него:

— Сегодня, похоже, на пляж ты не едешь.

— С тобой — нет. Я еду с Делани.

— Будь я настоящей женщиной, — заметила Карлотта, — я бы стала ревновать.

— Если бы ты была такой настоящей женщиной, я бы сейчас не сидел тут.

— Знаешь, ты, кажется, — первый человек в жизни Мориса Делани, которого он слушает.

— Это я слушаю его.

— К этому он привык.

— Мы отправимся на пляж завтра, если погода не испортится, — пообещал Джек.

— И если ты не понадобишься Делани.

— И если я не понадоблюсь Делани.

— Ну, — откусила гренок Карлотта, — слава Богу, что у меня есть терпение и несколько трубок с опиумом, которые помогут мне скоротать день.

Джек усмехнулся и начал просматривать почту. Он получил письмо от Джулии — первое за четыре месяца, прошедших с момента их нью-йоркского свидания. Сначала он отложил его в сторону, чтобы прочитать в одиночестве, но потом решил, что это было бы проявлением трусости, и вскрыл конверт.

«Дорогой Джек, — прочитал он слова, написанные неестественно красивым, почти каллиграфическим почерком, — я была у адвоката и в ближайшее время подаю на развод. Я не стану просить у тебя денег для себя, потому что собираюсь сразу после завершения формальностей выйти замуж за человека, которого встретила и полюбила. От алиментов на ребенка я, разумеется, не отказываюсь. Я не хочу подавать заявление в Нью-Йорке, поскольку здесь причиной развода пришлось бы назвать адюльтер, а я предпочла бы, чтобы это обстоятельство не стало известно ребенку, когда он подрастет и начнет задавать вопросы. Поэтому я отправлюсь в Рино. Я рассчитываю на то, что ты оплатишь расходы, связанные с этой поездкой. Джулия».

«Почему

она все время пишет „ребенок“? — раздраженно подумал Джек. — Я помню его имя». Когда Джек полностью осознал содержание письма, его раздражение исчезло.

— Где ты хочешь устроить нашу свадьбу? — спросил он Карлотту, просматривавшую свою почту.

— Что это? — произнесла она.

Джек протянул ей письмо. Она прочитала его без всякого выражения на лице.

— Где она училась писать письма? — Карлотта закончила читать. — В школе менеджеров?

— По-моему, это самое замечательное письмо из всех, какие я когда-либо получал.

— Ты правильно поступил, бросив ее. Она идиотка.

— Ты пришла к такому заключению на основании одного письма?

— Она не требует денег, — заметила Карлотта, откусывая гренок. — Она могла бы обобрать тебя до нитки.

— Ты потребуешь денег, когда мы будем разводиться? — с усмешкой спросил Джек.

— Руку и ногу, — сказала Карлотта.

— В таком случае мне не следует расставаться с тобой.

— Согласна. — Карлотта подошла к нему, поцеловала в макушку, потом взъерошила его волосы.

— Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные утра, — заметил Джек. — Ты не находишь?

— Нахожу. — Карлотта снова поцеловала его и вернулась на свое место, чтобы закончить завтрак.

— А что скажешь о той женщине из фильма? Ты был на ней женат?

— Да.

— Она принесла тебе счастье?

— Да, она принесла мне счастье.

«Этого бы не случилось, — произнес говоривший на кокни молодой однорукий лифтер, — если бы я спал в своей кровати, но к нам пришла моя тетя Пенелопа, и мама уговорила ее заночевать у нас, поэтому я отправился к Альфреду, моему другу, жившему на соседней улице, и лег спать у него. Когда прилетели бомбардировщики, я вскочил с кровати и бросился к окну, чтобы распахнуть его, потом услышал свист. Бомба угодила в соседний дом; пол подо мной вздрогнул, а зеркало, висевшее на стене, сорвалось с крюка; все происходило у меня на глазах, словно в замедленном кино; плавно вращаясь, зеркало начало падать вниз и начисто отрезало мне руку выше локтя…»

Им недавно выдали деньги, и они играли в покер в отеле; лейтенант ВВС, только что вернувшийся из Штатов, молодой, возбужденный, радостный, чувствовавший себя асом после двух боевых вылетов, легко проматывал свои полетные. «Честное слово, — сказал лейтенант, — такого отпуска у меня еще не было. За три дня я надевал трусы два раза. Перед моим отъездом из Викторвилла в Лос-Анджелес приятель дал мне один телефон и посоветовал позвонить по нему; леди дает всем, сообщил он, зато делает это мгновенно, без проволочек и с огромным воодушевлением. Я позвонил ей. Она спросила, как меня зовут; я представился: „Лейтенант Дайнин, мэм“. Она сказала: „Лейтенант Дайнин, приходите в восемнадцать ноль-ноль“. И я пришел. Она оказалась старой, тридцатилетней, но еще привлекательной и умелой. Она едва дала мне допить бокал, а прервали мы наши забавы лишь в половине двенадцатого, чтобы поужинать. Она сказала, что недавно кончила сниматься в одной картине, а работа над следующей еще не началась, поэтому она располагала временем; мы три дня ходили голые по большому белому дому, стоящему на вершине холма возле глубокого каньона; на нас обоих не было ничего, кроме ее обручального кольца, а ее огромный полицейский пес неотступно следовал за нами по пятам, наслаждаясь зрелищем. Наконец я взмолился: „Леди, если это война, пощадите противника“. Я заслужил вечную благодарность летчиков целой эскадрильи В-17, передав им перед возвращением в Европу ее телефон».