Две ноты на двоих
Шрифт:
— А вторая… — доверительно сообщил он Ширзу. — Вторая — это нота…
«Спи, парень!» — осторожно прикрыл ему рот жесткой, хотя и прозрачной ладонью сержант Перец. Он как всегда возник из ниоткуда, невидимый никем кроме Пола, но оттого не перестающий существовать почти наяву.
«Тебе пора передохнуть. Узнал, что хотел?»
Пол послушно кивнул, блаженно закрыл глаза, и стоящие у его кресла
«Вот и славно, — хмыкнул сержант. — Теперь мы с тобою попрощаемся, но ты не забывай старого Перца. Помни: в моем Оркестре Одиноких Сердец всегда отыщется для тебя местечко».
«На басу?» — прошептал Пол уже сквозь сон.
«Вот еще, — фыркнул старый служака. — Звезд с неба ты на нем уж точно не хватаешь. Ошибаешься частенько, и звукоизвлечение ни к черту. Подуешь пару лет в одну черную дудку — есть у меня одна на примете. А там видно будет».
И он исчез, растворился под сводами студии, но Пол этого уже не видел. Он спал, на сей раз без снов, и улыбался чему-то. Наверное, той самой второй ноте. Забавное у нее все-таки название. Джону это должно понравиться.
Леон поежился от ледяного, пронизывающего ветра. Прослушивание началось рано, с 10 утра, и сейчас еще только смеркалось. В руке он сжимал фанерный футляр с так и не пригодившейся ему сегодня старенькой электрогитарой «Торнадо». Все-таки «Музима»-доска — вещь!
Он улыбнулся, вспоминая ощущение ее в руках, на сцене — приятная тяжесть, идеальный гриф, тугие колки. Затем достал подаренный медиатор и бережно подышал на него.
На темно-синем пластике с замысловатым фирменным лейблом смутно, но еще вполне различимо обозначилась карандашная надпись:
Не-Ля
Это он написал тогда, на сцене тому странному басисту. Хороший парень, кажется, будто уже знаешь его тысячу лет. И он понял его, Леона, именно так, как надо понимать самые важные вещи на свете, которые редко рядятся в чопорные и важные одежды.
Чтобы создать что-то стоящее, подчас достаточно двух нот.
Ля и — Не-Ля.
Одной и любой другой, отличной от первой.
Потому что две разных ноты всегда образуют интервал — секунды, терции, кварты, даже октавы. Секунды, часы, дни, годы, века — все это лишь интервалы, расстояния от первой и последней точки. А сделать их настоящими, наполнить красотой, величием или просто — здравым смыслом, уже только дело техники. И выбора второй ноты.
Потому что первая — всего лишь звук, крик младенца, плач его при рождении или смех. Тра-ля-ля-ля, как любит выражаться сержант Перец.
Ветер дул, не переставая. И уже начинали слезиться глаза.
Леон вытер их платком, достал из футлярчика свои заветные круглые очки, водрузил на нос. И быстро зашагал по улице, сворачивая в знакомый перекресток.
Чер-р-рт!!!
Этого следовало ожидать!
За углом его уже поджидала толпа давешних мальчишек, от которых он едва унес ноги утром. И черт его дернул нацепить эти злополучные очки!
Их предводитель, пацан лет десяти, в распахнутой курточке, перемазанных штанах и сапогах-дутышах победно уставился на него, указывая пальцем, и заорал в полном, неописуемом восторге:
— Джон Леннон!!
— А-а-а!!!
И вся толпа бросилась за ним, вопя от радости, с хохотом и деловитым сопеньем — дюжина уличных шкетов, выросших под Come Together и Drive My Car из магнитофона в открытом окне на третьем этаже родной девятиэтажки. А Леон подобрал полу длинного черного пальто, подхватил футляр с «Торнадо» и понесся по улице, высоко задирая ноги в узких джинсах и отчаянно скользя на каждом перекрестке. Впереди уже слышался звон — это подходил к остановке, сердито сигналя и дребезжа на рельсовых стыках, спасительный трамвай.
Слушай, хочешь узнать тайну?
Ты обещаешь никому не рассказывать?
Тогда слушай. Просто слушай, и все.
И дальше уже играет только музыка.
Сергей Челяев © 2007