Две операции майора Климова
Шрифт:
Саша Колосков не был последователем йогов. Его поза (Саша сидел на диване с ногами, поджимая колени к подбородку и сосредоточенно созерцая собственные носки) свидетельствовала скорее о плохом настроении. Побаливала голова — вчера на концерте встретил старых товарищей по институту, зашли в буфет, выпили.
Прошла неделя практики в отделении Климова. Неделя самостоятельной работы по проверке порученных ему материалов. И результатов почти никаких. Саша уныло перебирал в памяти сведения, собранные о Рачинском.
В ответной шифрованной телеграмме Московского управления сообщалось, что Рачинский действительно родился и жил в Москве, его опознали по фотокарточке бывшие соседи. Версия о заброшенном противником шпионе, версия, в которую Саша, несмотря на все оговорки и предупреждения Климова, успел страстно поверить, лопнула.
Это раздражало куда больше, чем головная боль.
Нет, Саша Колосков, конечно, понимал, что объективность — непреложный закон его будущей профессии. Но, оказывается, просто понимать — это еще мало. За беспристрастность, объективность суждений приходилось бороться и, в первую очередь, с самим собой. Как-никак, разлетелась вдребезги уже родившаяся мечта схватить вражеского агента...
«Не увлекайся своими предположениями. Увлеченность нужна нам в поиске истины». — всплыл в памяти последний разговор с майором. В чем она, истина? Как быстрее познать ее?
В квартире воскресная тишина. Родители уехали на дачу. Нужно было поехать с ними, уговорить и сестру — старикам надо помогать. Варенье есть все любят. Но сестренка только фыркнула и укатила на пляж доводить до кондиции свой загар. А он не может заставить себя отвлечься, отогнать мысли от этого путаного, скорее всего пустого дела... Впрочем, если быть откровенным, в городе его удерживает еще одно обстоятельство. К работе отношения, правда, не имеющее, но...
Побеседовал Саша о Рачинском кое с кем из его сослуживцев, доверительно побеседовал. И что же узнал? Что этот тип — самовлюбленный беспринципный эгоист? Что живет он исключительно ради себя? Что выпросился из цеха с интересной для инженера работы в лабораторию только потому, что там зарплата на десятку больше, и даже не постеснялся в этом признаться? Стоп! В лаборатории и информации больше. Но это еще ничего не доказывает...
Пришли ответы на все запросы. Ничего, никаких объяснений таинственного исчезновения инженера. С Челябинского тракторного сообщили, что Рачинский к ним не обращался и на работу на этот завод его не приглашали.
Тяжело вздохнув, Александр поднялся с дивана, прошлепал на кухню. Прямо из-под крана похватал холодной, пахнущей хлоркой воды. Взглянув на часы, заторопился. Лицо его преобразилось, рот невольно растянулся в улыбке, а одеваясь, он задержался перед зеркалом чуть ли не дольше своей сестренки.
Утром в понедельник едва только Саша Колосков, приглаживая на ходу мокрый после купания чуб, влетел в управление, его окликнул лейтенант Березкин. До начала рабочего дня оставалось еще минут пятьдесят, но по давней традиции чекисты, особенно молодежь, по утрам собирались спозаранок, чтобы до работы «размять косточки» на спортплощадке во дворе. Господствовали здесь волейбол и городки. Николай Березкин, глыбой выросший перед практикантом, в этих видах спорта новичок, природа создала его явно для других целей: штангой бы ему заниматься или борьбой. Прозвища — редкость в управлении, а его все-таки чаще именовали Подберезкиным — по аналогии с Поддубным. Огорченно рассматривая сломанную пополам городошную биту, Николай выговаривал:
— Спишь долго, дорогой. Ленивым вырастешь. Тебя давно Климов ищет. Да, стой! — жестом регулировщика выбросил он вперед обломок биты, останавливая Александра, рванувшегося к лестнице на третий этаж. — Во двор иди, там найдешь шефа.
Климов стоял возле серой «Волги», в которую инженер-капитан Барков, сотрудник одной из технических служб управления, укладывал два новеньких элегантных чемодана. Пристроив их на заднем сиденье, Барков повернулся к Саше:
— Явился? Садись-ка рядом да береги мое оружие пуще глазу. Последнее слово техники.
— Что-то тяжеловато оно, твое «последнее слово, да и габариты не космические, — поддразнил Климов влюбленного в свои приборы Константина Баркова. — Садись, Саша. А ты, Костя, давай за руль и поехали. Дорогой поговорим.
Машина плавно тронулась с места, миновав ворота, вырвалась на свежеполитую зеленую улицу. Майор, обернувшись к Колоскову, начал инструктаж. По выработавшейся с годами привычке говорил кратко, сжато, четко формулируя мысли.
— Задача — осмотреть бывшее жилье Рачинского. Квартира может многое рассказать о хозяине. Позавчера я договорился с Маслаковым, сегодня он дома один, ждет нас. Комнату Рачинского отдали семье Павла Ивановича, там будут жить его внуки. Будут — потому что сейчас они в пионерском лагере. Мебели у Рачинского было немного, часть он продал Маслакову. Кое-какую рухлядь просто оставил. Ремонт Павел Иванович еще не делал. Посмотрим, может быть, там и сохранилось что-нибудь заслуживающее внимание. И посмотрим капитально. Костя захватил новую портативную рентгеновскую установку. Если вояж Рачинского по оборонным объектам не случаен, то вполне вероятно, что он имел тайник. Все ясно?
— Ясно, товарищ майор, — ответил Колосков, мысленно обругав себя за то, что эта в сущности простая мысль не пришла ему в голову.
Инженер-капитан Барков, уже посвященный в суть дела, молча кивнул. Вскоре центр города остался позади. Перевалив через виадук, машина скользнула в новый заводской поселок. Крупноблочные свежепокрашенные дома обступили дорогу.
— Вваливаться в квартиру все сразу не будем, заметно очень, а лишние разговоры ни к чему. Высадите меня на Грибоедова, у проходного двора, я зайду первым. Вы заезжайте с проспекта Строителей и идите вместе. Вопросы есть?
— Можно общего порядка? — Саша Колосков всем телом подался вперед. — Алексей Петрович, мне не совсем понятно, зачем наше расследование окружать такой тайной? Даже сейчас вот осторожничаем, а Рачинского-то здесь нет, он же уехал.
— Зачем, говоришь? Предположим, что человек, которым мы интересуемся — враг. Тогда, возможно, в нашем городе у него есть сообщник. Станет ему известно, что приезжали чекисты, он и Рачинского предупредит, и для себя сделает выводы. Плохо будет?
Но может быть еще хуже. Ведь если Рачинский — честный человек, а мы дадим понять окружающим его людям, что им занимаются органы государственной безопасности, мы же его скомпрометируем. А какая это будет травма для него? Попробуй-ка поставить себя на место невиновного, но подозреваемого человека. Мы обязаны беречь доброе имя каждого гражданина. Всегда, при всех обстоятельствах, — заключил майор. И совсем другим, будничным тоном сказал: — Ну, приехали. Останови, Костя, возле этой арки.
Узкая (черт бы побрал этих проектировщиков) лестница привела на площадку третьего этажа. Угольно-черная надпись на светлой панели наискось от двери в двенадцатую квартиру: «Вовка + Галка = Любовь».
«Галя вечером свободна, не забыть взять билеты в кино», — автоматически пришла и тут же спряталась радостная мысль. Александр нажал кнопку звонка.
Подкрепление прибыло вовремя: Климов уже с трудом сдерживал атаку хозяина, пытавшегося во что бы то ни стало напоить гостей чаем с вареньем из своего сада, угостить домашним печеньем, которое «никто в городе так, как моя старуха, не делает». Заметно польщенный вниманием к его «историйке», Павел Иванович суетился больше обычного, начал что-то рассказывать о законах гостеприимства и сдался, по его собственному выражению, только «под давлением превосходящих сил». Показывая квартиру, Павел Иванович провел чекистов сначала по своим «апартаментам», затем — в чистенькую уютную кухню, не преминул заглянуть в ванную и, наконец, распахнул дверь в небольшую, но светлую комнату.