Две пасхи
Шрифт:
— Когда- ж заутреня-то начнется? Уж половина двенадцатого.
— Через полчаса. На пасху всегда в двенадцать начинается.
— Погреться бы куда-нибудь пойти, да неловко. Пойди у церковного сторожа спроси, когда начнется, а то что-то странно: полчаса до начала, а там еще никого нет.
Один из чертей, придерживая хвост, побежал к сторожке, постучал в окошечко, что-то поговорил через стекло, стараясь не попадать в полосу света, и вернулся.
— Вот это так угодили. Это получше идейного: утренято
— Тьфу!.. Ведь это околеешь тут до двух часов. Лошадь как на грех еще отпустили. Ноги вдребезги промокли. Пойдемте в сарай, что ли, погреться, там все-таки не так мокро.
Все, пробравшись в ворота стоявшего на площади сарая, отыскали ощупью впотьмах сваленную в углу прошлогоднюю солому и присели на корточках, сбившись для тепла в кучу.
— Вот как хозяин заглянет сюда с вилами… — сказал режиссер, — вот тебе будет представление!..
— Ах, черт! Вот устряпаДи штуку. Хоть бы один дьявол вышел. А ведь объявление небось все читали.
По площади кто-то проехал на телеге. Слышно было, как разбрызгивалась грязь, смешавшаяся со снегом. Потом телега вернулась обратно.
— Ребята, где вы? — послышался голос заведующего,
— Здесь…
— Утреня, оказывается, в два часа…
— То-то вот — оказывается…
— А я езжу по всей площади, ищу вас. Чтой-то вы сюда забились?
— Забьешься…
— Ах, черт, вот маху дали. Никто не пришел?
— Ни одной души. Тут нужно было музыку пропустить сначала, потом ребят накрасить всеми цветами, тоже Пропустить.
И чтоб места — ограниченное количество.
— Это верно… Замерзли небось?
— Еще бы не замерзли. Мокрые все, как собаки.
— Ну, садитесь скорей, нынче уж не стоит. Черти небось закоченели совсем. Будда, садись как следует, что ты все на корточках!
— Озяб очень…
Все стали молча рассаживаться на телеге. Вдруг послышался звон разбитого стекла. Кто-то плюнул и скаэайз
— Так!.. Чтоб тебя черти взяли!
— Что там?
— Державу разбил.
— Эх, тюря! Последний абажур…
— Ну садитесь, садитесь. Ой, черт, что это мокрое попало под сиденье?
— Это мой хвост, — сказал один из чертей.
— Так оторви его к дьяволу, что ж ты распускаешь его, когда и без того все мокрые.
Обратно ехали все молча. Только заведующий покачал головой и сказал:
— И как это меня черт угораздил, же понимаю.
— Что?
— Да вот ошибку эту допустил: про идейное-то упомянул.
Вечером, накануне пасхи, когда в пригородном селе допекались последние куличи, около Народного дома толкался какой-то народ, подставляли лестницы, что-то устраивали. А потом на фронтоне дома ярко вспыхнули красные электрические звезды.
— Что там
— Э, пустые головы… ребята все пропаганду свою устраивают против бога. Люди в церковь собираются, а они — чертте что.
— Наши мужики грозились, что ежели они будут безобразничать, то соберутся и искблотят всех.
— Ну, да слава богу, на нее, на пропаганду-то эту, внимапия никто не обращает: в прошедшем году ни одного человека не было; поездили, поездили да так и вернулись ни с чем. Хотели было перед церковью безобразие устроить.
— Нынче, кажись, чтой-то еще придумали. Гимнастику будут у всех на глазах делать, музыка будет…
На улице показался отряд мальчиков со знаменами и барабаном, направлявшийся к Народному дому.
Из калитки выскочила молодая баба в накинутом на голову платке.
— Тьфу ты пропасть, думала, солдаты идут, — сказала она.
Но все-таки остановилась посмотреть. Шедшие по краю мостовой прохожие тоже остановились и стали смотреть.
— На что время тратят… Вместо того чтобы делом заниматься, а они…
— А все-таки ладно идут, — сказал кто-то. — Малыши, а любо глядеть.
— Намуштровались за год-то.
— Глянь, еще идут! — крикнула стоявшая у калитки женщина в полушубке.
Показался еще отряд, более взрослых.
— И девки туда же! Ах, пустые головы. Вместо того чтобы в семье праздник встречать по-христиански, они антихристу в лапы лезут.
Где-то за углом заиграла музыка, и на площади показался еще отряд с оркестром музыки.
У калиток стал показываться народ.
— Какое безобразие! Под великий праздник — музыка. О господи, как только терпишь, милосердный, — сказала, вздохнув, пожилая женщина.
— Стараются музыкой завлечь, — сказал кто-то. — Только бы шли — они на всякие штуки пуститься готовы.
— Не очень-то пойдешь… Там, говорят, по билетам да за плату.
— О?! Значит, что-нибудь особенное придумали, раз плату положили.
— Да, говорят, сочинили какую-то штуку.
— О, пропасти на них нет, — сказала пожилая женщина, вздохнув, религию не почитают, старших не уважают…
Все замолчали и смотрели вслед уходящим отрядам.
— А дорогие билеты? — спросил кто-то.
— Если пораньше захватить, и дешевые найдешь. Старикам и старухам, говорят, вход бесплатный.
Пожилая женщина хотела было еще что-то. сказать, но промолчала. Потом немного погодя спросила:
— Ас каких лет?
— Что с каких лет?
— Да вот бесплатно-то?
— Ну, как сказать… вот тебя пропустят. А ежели — помоложе, то плати.
— Нет, скажи пожалуйста, как выравнялись ребята…
И сурьезные какие. Идут, ровно тебе настоящие солдаты.
— Говорят, к попу приходили рясу просить, — сказала женщина в платке.