Две полоски. Залетела от незнакомца

Ромуш Джулия

— Василиса, ну слава богу!

Георгий Петрович начинает бухтеть сразу, как я захожу.

— А вы чего не спите, Георгий Петрович?

Ставлю на столик свой поднос с лекарствами. Ближе к пациенту подхожу.

— А как с ним уснешь?! Он то храпит, то стонет! То медсестричку зовет! Вот ты пришла наконец-то!

Головой качаю, мужчине плохо, наверное, но Георгий Петрович все за свой сон переживает.

Петрухин вроде говорил, что пациента Давид зовут. Внутри что-то сжимается. Прям как дедушку, к которому

я вчера ездила укол делать, а в конечном итоге...

Зажмуриваюсь, волосами встряхиваю. Нельзя сейчас об этом думать. Я на работе. После буду себя изнутри съедать.

— Давид, — присаживаюсь рядом с пациентом, тихонько зову.

От мужчины и правда алкоголем пахнет. А в следующую секунду этот запах еще острее становится. Потому что пациент с перепугу на меня выдыхает.

Назад подаюсь и только чудом на пятую точку не заваливаюсь. Мне еще повторения вчерашнего не хватало.

— А, ты, — Давид хмурится, когда на меня смотрит, будто мы с ним уже знакомы.

— Я пришла температуру померить и перевязку сделать, — быстро на командный тон перехожу.

Мужчина хмурится, смотрит на меня странно как-то, аж мурашки по коже.

— А другая медсестра есть?

— Слышь, не выеживайся там! Делай что нужно, и зубами к стенке ложись! Мне выспаться надо, у меня укол в семь утра!

Георгий Петрович заводиться начинает.

— Все, дед, угомонись, — мужчина на кровати садится и тут же сквозь стиснутые зубы матерится. По привычке хотел на руку облокотиться, на ту, что с вывихом.

— Блядь, — шипит.

— Ну так как, перевязку делаем или до семи утра другую медсестру ждать будете?

И снова он на меня странно смотрит, внутри все судорогой стягивает.

— А ты хорошо перевязки делаешь? — с прищуром спрашивает.

— Еще никто не жаловался. Руку свою протягивайте, а после температуру мерить будем.

— А если бухтеть дальше будешь, то ректально!

Снова Георгий Петрович голос подает. Сосед ему точно не по душе пришелся.

— Дед, ты спать собирался? Утро уже скоро!

— Слышь...

— Георгий Петрович, вы же хотите, чтобы я вам утром укол сделала, правда? А то после меня Галя заступает...

Знаю, что дедушка Галю недолюбливает. Бурчит, что после нее синяки остаются. Всегда просит, чтобы я ему укол сделала.

— Замолкаю. Умеешь ты, Василиса, убеждать.

— Теперь вы, Давид, руку свою показывайте.

Перехожу на командный тон. Мужчина криво усмехается, видно, что хочет в ответ что-то выдать, но снова рукой задевает кровать и материться. После мне руку послушно протягивает.

Закусываю губу. На запястье уже синяки проступать начинают. Наверное, больно было, когда падал.

Перевязываю, стягиваю посильнее, чтобы отека большого не было.

— А теперь температуру мерить будем, — протягиваю градусник мужчине.

— Любишь командовать, Василиса?

Он

вперед подается, его голос с хрипотцой на секундочку мне очень знакомым кажется. Сердце в пятки летит на огромной скорости. Откуда я могу его знать?

Давид

— Любишь командовать, Василиса? — спрашиваю девчонку, беря ее за руку и задерживая в своей.

Она распахивает свои огромные глазищи и воинственно ими хлопает, попутно пытаясь высвободить руку.

— Если надо, могу и покомандовать. Мерьте температуру, а я пока сделаю перевязку. Или можем сначала сделать укол. У вас были случаи аллергической реакции на препараты?

Она говорит, а я на ее губы смотрю, и внутри целая буря поднимается. Не могу от них взгляд оторвать, просто пиздец какой-то.

— Давид, у вас есть аллергия на препараты? — повторяет Василиса, сердито сверкая глазами из-под изогнутых бровей.

Сам не понимаю, что со мной, почему меня так переклинило. Почему конечности кажутся набитыми ватой, а мозг напоминает поплывшее желе.

Может, это последствия падения? Или запоздалый болевой шок? Или это лекарства так заторможено действуют на мою психику?

— Ты что, глухой? — возмущается сосед по палате, вертлявый и пиздливый дедок. — Тебе вопрос задали!

По виду точно как мой дед, но я теперь понимаю, что Давид Байсаров по сравнению с этим экземпляром просто милая рождественская елочка. В меру колючая, но в общем и целом довольно безобидная.

— Слушай, дед, ты уже полночи как с курами на насесте сидеть должен, — поворачиваюсь к нему и говорю доверительно, — иди спать и не отсвечивай.

— Смотри какой! — хлопает ладонями дедок. — А ты мне даешь спать? То храпишь, то пердишь. Попробуй тут усни.

Ах ты ж старый пиздобол! Кошусь на Василису, но она делает вид будто не слышит.

— Помолчи лучше, — предупреждаю деда тихо, смотрю как можно более неласково, — а то допиздишься.

— Ну хватит уже! — Василиса предупредительно поднимает руку, отчего ткань белоснежного медицинского халатика соблазнительно натягивается на груди. Синхронно ей натягивается трикотажная ткань на моем паху. — Давайте начнем с укола. Давид, ложитесь на живот и снимайте штаны.

О, нет! Зачем она это сказала? Оно ж больно будет сейчас на животе...

Неловко переваливаюсь со спины на бок, а она стоит со шприцом наперевес строгая и неприступная. Точно как вчера...

Шлеп! Игла со звонким хлопком вонзается в мышцу, и я шиплю сквозь зубы, судорожно сжимая челюсти.

Ауч... Сука, больно как!

— Говорю ж, то шипит, то пердит, — доносится с соседней кровати недовольный бубнеж. — А ты тут как хочешь, так и спи.

— Не понимаешь с одного раза, да? — поворачиваюсь к нему. Внезапно поддержка приходит, откуда я ее вообще не жду.