Две повести о Манюне
Шрифт:
Но народ негодовал. Народу не нравилось просыпаться после бессонной ночи, проведенной в битве с мутантами-комарами, под завывания Славикова горна. Дело в том, что Славик предпочитал дудеть в рупор. В правой руке он держал горн, а в левой – громкоговоритель, и дудел туда свои адские трели. И если младшие отряды ничего, кроме как пугаться такой изуверской побудки, не умели, то старшие пубертатно-прыщавые ребята терпеть такое надругательство над собой не желали и мстили Славику самыми изощренными способами. Они запускали ему под одеяло лягушек,
Но Славик был неунывным парнишей. Он зловредно просыпался за полчаса до общей побудки, выковыривал из горна глину, распарывал одеяло, завязывал правильным узлом пионерский галстук и в семь ноль-ноль поднимал на уши лагерь брачными гимнами тираннозавров или какими другими этническими напевами доисторических диплодоков. Младшие отряды пугались и нервно писались в ватные клокастые матрасы, старшие, натягивая носки, мстительно придумывали новые многоходовые комбинации для выведения из строя Славика и его адского инструмента.
Из уважения к ребятам постарше Каринка какое-то время терпела Славикову вакханалию, предпочитая уступить аксакалам возможность расправиться с безумным горнистом. Но на седьмой день у сестры сдали нервы, и она сняла Славика метким выстрелом из рогатки, оборвав его опус на самом душещипательном месте. Контуженный Славик выронил горн, а потом три дня ходил с залепленной пластырем здоровенной шишкой на макушке и дудел значительно тише обычного.
За Славикову шишку поплатились старшие отряды. По горячим следам лагерь построили на плацу, и Гарегин Сергеевич, гневно чеканя шаг и сверкая по-военному очами, прочитал короткую лекцию о возмутительном факте членовредительства в рядах советских пионеров.
– Пусть тот, кто это сделал, выйдет на шаг вперед. Это будет поступок настоящего мужчины, – сверлил переносицы мальчиков немигающим взглядом команданте Гарегин Сергеевич. Старому вояке и в голову не могло прийти, что его племянника покалечила девятилетняя девочка!
– Или накажут всех! – взывал к совести проказника начальник лагеря.
Юноши сопели, разводили руками и пожимали плечами. Так как добиться признания не удалось, старшие два отряда приговорили к недельному дежурству в столовой.
– И пусть это вам будет уроком, ясно? – грохотал Гарегин Сергеевич.
– Ясно, – раздавался в ответ пубертатный козлетон.
– Может, надо было признаться? – сокрушалась потом Каринка.
– Ты что, с ума сошла? – выпучились мы с Манькой. – Гарегин Сергеевич обязательно нажаловался бы маме с папой. Вот бы тебе тогда влетело!
Вечером мы вырыли небольшую ямку за забором и спрятали там Каринкины рогатки.
– Понадобятся – вытащишь, – кряхтела Манька, утрамбовывая ладошками землю. – А то если их найдут в вашем чемодане, то сразу поймут, кто покалечил Славика.
Вообще нами никто особо не занимался. Ни тебе развивающих игр и викторин, ни развлечений, ни заезжего киномеханика с истертой пленкой индийского кино. Будни в лагере протекали одинаково. В семь ноль-ноль – подъем, далее – зарядка, завтрак, уборка в комнатах. Купание в речке, обед, тихий час. Полдник, прогулка младших отрядов по лесу под нервные окрики пионервожатых, ужин, сон.
Вот вам приблизительное описание одной нашей прогулки.
Поляна в лесу
Взмыленные пионервожатые
Дети
– Все на месте?
– Все!
– Никто не отстал?
– Никто!
– Радуемся природе и не уходим в лес! Слышали???
– Товарищ Анжела, а Само откусил кусочек гриба!
– Само, выплюнь мухомор, он ядовитый!
– Я голодный!
– Скоро вернемся в лагерь, и ты сможешь поужинать.
– Буэ, на ужин манная каша!
– Нельзя так говорить. Манная каша – очень полезная еда.
– Буэ! – хором.
Прошли две секунды.
– Товарищ Карен, а Гарика укусила пчела!
– Ааааааааа! – ор Гарика.
– Гарик, у тебя нет аллергии на пчелиный яд? Гарик, не ори, отвечай мне на вопрос.
– Ааааааааа!!!!!!!!!!
– Товарищ Карен, он пухнет на глазах.
– Девочки! – отчаянный крик в сторону пионервожатых. – Если у ребенка отекло лицо, а глаза превратились в щелочки – это как понимать?
– Срочно в лагерь! Ему надо снимать аллергический шок!
Товарищ Карен взваливает на плечо Гарика и галопом припускает к лагерю.
– АаАаАаАаАа!!! – надрывается Гарик.
Вожатые какое-то время нервно прислушиваются, как, по мере удаления, ослабевает Гариков крик.
– Фух, – выдыхают они.
Через две секунды.
– Товарищ Маргарита, а Эдик свои козявки ест! И еще какие-то ягоды с этого куста поел. Это что за ягоды? Небось ядовитые?
– Эдик!!!! Выплюнь немедленно! У тебя живот будет болеть!!!!
– А желуди есть можно?
– Не знаю. Наверное, можно. Только они горькие.
– Ничего. Я поем.
Через две секунды.
– Товарищ Анжела, а Седа провалилась ногой в какую-то яму и выбраться не может.
– Ыаааааааа! – плач Седы.
– Да что за наказание такое! Что за дети такие! Чтоб я еще раз согласилась на практику в пионерлагере! Так, внимание! Строимся, погуляли – и ладно, возвращаемся обратно.
– Но мы только что пришли!
– Пришли и ушли. Кому сказано строиться?!
Ну и так далее.
А вообще-то вожатые у нас были хорошие, только немного бестолковые и напуганные ответственностью, свалившейся на их плечи. Товарищ Маргарита, например, воровала в столовой для нас хлеб и допоздна, лежа на дальней незанятой кровати, слушала детские страшилки. И пугалась больше всех.