Две причины жить
Шрифт:
Алиса вынула заколку из густых рыжих волос, они рассыпались по спине. Но что это с ней? Черт, они ее споили! Такого не было никогда. Муж решительно подошел, оттеснил сопливых ухажеров, взял Алису под руку и вывел из зала.
— Ну что ты, — мягко сказал он ей на улице. — Раньше ты так не напивалась.
— Раньше, — бесшабашно ответила она, — у меня не находили рака.
Сергей положил перед Валентиной Петровной папку с документами.
— Мы готовы к суду. Как я понимаю, слушаться это дело должно в два этапа. Сначала признаем незаконным помещение Тамары в психиатрическую лечебницу, лишение ее регистрации и права собственности, по решению суда восстанавливаем в правах. А затем — привлекаем к ответственности виновных. Придется, правда, выбирать. Столько народу радостно поучаствовало: управа, префектура, ОВД, главврач больницы, врачи и, конечно, легендарный частный психотерапевт — Аркадий Орлов. Если сложить все их гонорары — разовые и поддерживающие — на протяжении четырех лет, получится
— Сережа, скажите, вы бы не хотели работать у нас в Комиссии штатным юристом? У вас острый ум и социальное чутье.
— А почему бы нам не подумать о большем? О сильном Центре по защите гражданских прав. Со своими экспертами, следователями, адвокатами. С транспортом и профессиональной охраной. Есть финансист, готовый поддержать правозащитную программу.
— Да они есть давно и везде. Беда в том, что эти их правозащитные дела — для отвода глаз…
— Вы хотите сказать — для отмывания денег. Нет, это не тот случай. Я как-нибудь расскажу подробней, но поддержать хотят конкретное дело конкретных людей. Никакой политики. Просто есть у нас золотая рыбка.
Николаев провел обход, сообщил Тамаре, что операцией доволен. Дина задержала его в холле.
— Андрей Владимирович, я хотела бы уточнить. Что мне можно делать, чего нельзя. Я могу ночевать в палате, приезжать в любое время, что-то делать на кухне, или я здесь на правах родственницы?
— Нет. Вы на правах персональной сиделки и можете делать все, что считаете полезным для больной. А ей что, не нравится наша кухня?
— Ей очень нравится, но просто иногда хочется поесть не по графику. Чего-то вкусного, очень домашнего. Честно говоря, мне самой хочется разрушить ее психологическую зависимость от режима, дисциплины. Тамаре нужно справляться со своим прошлым.
— Вы медик по образованию?
— Нет. Гуманитарий. Просто я так подрабатываю.
— Очень интересный способ. Ну что ж. Вам сегодня поставят кровать в комнате Синельниковой. Говорят, вы две ночи спали на каталке. Кухней пользуйтесь. Я распоряжусь. Но желательно посоветоваться с диетологом.
— Здравствуйте, девушки! — сказал Сергей, входя в палату. — У меня предложение. Давайте преодолевать препятствия дружно и по плану. Вы учитесь ходить, сидеть и повышать голос, а я беру за горло наших гадов. Тамарочка, завтра я приведу нотариуса, оформим доверенность, и я отправлюсь за вашим паспортом в любимый народом дурдом, которому предстоит стать еще более знаменитым.
— Ох, — слабо вздохнула Тамара. — Суд принял заявление?
— Мы не настолько наивны, чтобы носить в суд ваше заявление. Завтра подготовленный судья примет из рук Валентины Петровны готовое дело, с завершенным расследованием, доказательствами и подготовленными свидетелями.
— Ребята, — сказала Тамара. — Я хочу увидеть ее ДО суда.
— Кого? — не понял Сергей.
— Дочку. Вику.
Глава 9
Частнопрактикующий психотерапевт Аркадий Орлов арендовал помещение в психоневрологическом диспансере, где раньше работал. Знакомый дизайнер создал уют: расставил удобные кресла с кушетками и мягкие, изящные, неяркие светильники. Контингент сразу же пошел другой. Нищие маразматики, лунатики и эксгибиционисты остались в прошлом вместе с мизерным окладом. К частному специалисту идут придурки денежные. Дамы ищут на его кушетке свой потерянный в суматохе жизни оргазм. Мужики чаще косят от уголовной ответственности. «Понимаешь, братан. Я чисто, в натуре, шизофреник. Нервы не выдерживают, когда меня на бабки разводят». Нервы у своих клиентов Аркадий обнаруживает так же редко, как головной мозг. И именно поэтому считает их в своем большинстве опасными. «Лобниками», как говорили старые психиатры. Благодаря присущей им настырности они могут быть вождями и даже выбиться в академики. Но, встречаясь с чем-то для себя непонятным, впадают в агрессию. А понятного для них немного: хочу — беру, дала — взяла. Поэтому Аркадий ничему не удивляется, лишнего не берет и от интима по возможности воздерживается. Но, похоже, осторожность пришла к нему с опозданием. Чем он думал четыре года назад, когда его безмозглая жена попросила помочь подруге? За хорошее вознаграждение. Почему он не сказал этим людям, куда они должны засунуть себе свое вознаграждение? Где оно сейчас? Оно, можно сказать, там, где он подумал. На Светкином счету. Честно говоря, он не верил тогда, что у них получится. Что с его справкой они сумеют запихнуть здорового человека в психушку и продержать его там четыре года. Правда, была еще одна причина, кроме денег, из-за которой он написал эту справку. Муж Вики. Таким отказывают только самоубийцы.
«Итак, что мы имеем, — думал Аркадий, — и что можем огрести?» Если он не отберет у жены деньги, то запросто получит срок. С ними — возможны варианты. И он позвонил Виктории.
— Аркадий! — завизжала она. — Если будет суд, можно ли на него не ходить? А можно все отрицать? И будет ли розыск, если из страны уехать?
— Послушай, Вика, — сказал он. — Такие проблемы решаются здесь и сейчас. Скажи Светке, чтоб она отдала мне деньги, я кое-кого знаю в судах. Или пусть твой Князев ответит,
— Князев?! Тебе еще деньги нужны? Не смеши меня.
— В таком случае — не сдерживай хохота. Это полезно для твоего хилого здоровья. И твой Князев тоже посмеется. Хрен вашему дому! Суду будет приятно услышать мое чистосердечное признание.
Филипп Нуаре очень любил пить чай из расписного электрического самовара с душистым домашним вареньем. По его заказу приходящая кухарка покупала на рынке ягоды — клубнику, землянику, вишню, крыжовник — и делала из них чудеса. Он почти привык к небольшой квартире на Чистых прудах, которую арендует уже больше года за тысячу долларов в месяц. Ему нравится это место в Москве, старинный, хорошо отреставрированный снаружи и с евроремонтом внутри особняк. Сейчас, когда в Москве появились хорошие магазины, рестораны и клубы, его здесь удивляют только люди. Их необъяснимое долготерпение, безответность, гражданская забитость в жизни, в вопросах нечеловеческих экспериментов власти над населением и жуткая нервозность и вспыльчивость на ровном месте. Филипп нанимает автомобиль с шофером. Но иногда любит походить пешком по городу. И чего только тогда с ним не бывает. Его, высокого брюнета с голубыми глазами, ярко выраженного европейского типа, уже не раз называли «кавказской мордой», пытались ограбить какие-то дети, преследовали нищие с жуткими историями на плакатах: о том, что все у них умерли, дом сгорел, а мама в больнице. В ресторанах ему приносили несуразный счет, девицы приставали воинственно, как террористки.
Почти все особенности нации можно объяснить качеством образования, воспитания и лечения. Но, усвоив это правило, остаешься с тайной исключений. Тайной отношений земли и человека. Так Россия, страдалица и мучительница, привлекала и отталкивала одного из самых могущественных людей мира — Ричарда Штайна. Когда-то российское самодержавие на всю планету объявило войну его роду. Семье бедного еврея Исаака Штайнбуха из Харькова.
В 1913 году в Киеве провалилась одна из самых жестоких и бездарных провокаций российской власти — «дело Бейлиса». Скромного рабочего, отца четверых детей Менделя Бейлиса обвинили в ритуальном убийстве ребенка. Якобы для того, чтобы добавить его кровь в мацу. Тело мальчика ему подбросили, улики пытались сфабриковать на протяжении двух лет, признание вырвали пытками. Показательный процесс состоялся, но он стал процессом над российским государственным антисемитизмом. Лучшие юристы России доказали подлог. Юристы, писатели, политики, студенты всего мира устроили единую акцию протеста. Золя обратился к правителям других стран с призывом образумить Россию. Бейлиса освободили в зале суда. Но мало кто знал, что в этой дикой кампании теряющих власть правителей была не одна жертва. Об Исааке Штайнбухе не писали газеты. За его честь и свободу не боролся весь мир. Он, совсем молодой человек, счастливо женатый, отец двоих детей, одному из которых было полгода, остался со страшным несчастьем один на один. Фабулу дела грубо скопировали. Во двор Штайнбухов подбросили тело мальчика десяти лет со множеством колотых ран, которые были нанесены профессионально, со знанием анатомии — точно в основные жизненные органы: сердце, печень, легкие, крупные артерии. Это лучший способ обескровить живого человека. Эксперт сразу определил, что убийство совершено в другом месте — никаких следов крови ни во дворе, ни в доме не обнаружили, — и как минимум за сутки до того, как труп нашли. Но Исаака Штайнбуха арестовали. Полагались, конечно, на царицу доказательств всех недобрых времен — признание. Но его вырвать не удавалось ни пытками, ни ложными обещаниями. И тогда на глазах заключенного стали избивать его жену. Он попытался разбить себе голову о стену. Его связали, продолжили истязать, но он ничего не подписал. Жену отпустили со словами: «Не хочешь по-хорошему, придется сына принести». Исаак потерял сознание. Несколько дней врачи выводили его из тяжелого сердечного приступа, а потом он узнал, что жена, вернувшись из тюрьмы, взяла шестимесячного сынишку и бросилась с ним с высокого обрыва. И тогда возмутились простые люди, не читающие газет и верящие только своим глазам. Украинцы, русские, евреи молчаливой толпой окружили тюрьму. Их посланник сказал, что они уйдут, когда выпустят Штайнбуха. Так обо всем узнали газеты.
Второго «дела Бейлиса» самодержавие не вынесло бы. Как сейчас пишут историки, оно не вынесло и первого.
Штайнбуха выпустили. Он пришел в опустевший дом и пожалел о том, что выжил. Вскоре продал что смог, оставил старшую дочку с родителями и уехал в Америку. Собирался оттуда прислать им деньги на дорогу. Но в России случилась революция, и люди исчезли, затерялись, как песчинки при смерче.
— Слушай, ты тут не хозяйка, — выговаривала Дине медсестра Таня. — Развела бал со свечами: подносики, кофе, персональные оладьи. Это больница, соображаешь?
— А почему ты ко мне пристаешь? — удивилась Дина. — Я делаю то, что мне разрешил главврач. По-твоему, больница — это казарма или крепость какая-нибудь?
— Не твое дело, что я думаю. Я здесь за порядок отвечаю, и, он у меня будет. Выпрут тебя отсюда, тогда посмотришь.
— Да ты как со мной разговариваешь? Ты просто злобная тупая девица!
— Девочки, — вмешалась Тамара. — Перестаньте, я вас умоляю.
— А что она, — сказали обе хором, невольно рассмеялись, и Таня вышла из палаты.