Две причины жить
Шрифт:
— А теперь двигайся, ешь, рассматривай, пробуй. Делай что хочешь. Я пока пристраиваюсь.
— Вот это кайф! — только и сказала Наташка и погрузилась в удовольствие. Она ела шоколадную розу рукой. Затем брала ложечку и выедала фруктовую начинку, облизывала пальцы, разрушала произведения кулинарного искусства. Полотенце давно уже ничего не закрывало. Она не пыталась лечь в красивую позу, и он этого не хотел. Она садилась, скрестив ноги, ложилась на живот, ей нисколько не мешали сладкие струйки, которые текли уже по всему
— Ты что, есть сюда пришла? — вдруг строго спросил Сергей.
И она посмотрела на него сквозь высохшие пушистые пряди угрюмо и недовольно. Нежный рот был как цветок в каплях растаявшего мороженого, а припухшие, сердитые глаза говорили: как ты мог оторвать меня от самого главного? Я же мисс Мороженое! Вот! Оно! Сергей поснимал еще немного. Рассказал ей пару анекдотов, чтобы она смеялась, запрокинув голову и зажмурив глаза, вспомнил историю про найденного в лесу инопланетянина «Алешеньку», чтобы глаза ее стали круглыми от удивления.
— Все. Можешь доедать, если не лопнешь. Или можешь спустить в сортир.
— Ты что, дурак? Лучше я лопну.
— Но до того как это произойдет, я хотел бы с тобой серьезно поговорить. Слезь со стола. Ты Дину любишь? Хочешь ей помочь?
— Ну?
Сергей изложил ей свой план. Как он и полагал, нравственных метаний у Наташки он не вызвал. Обговорив все детали, он спросил:
— Как ты думаешь, чего он боится больше всего? Наташка подумала и скромно сказала:
— Он ради меня чего хочешь сделает. Потерять меня боится.
У клиники Дина встретилась с Виктором Голдовским. Он так изменился, как будто сам был болен, а не Алиса.
— Знаешь, у нее боли.
— Знаю, — ответила Дина.
— Она не хочет пока, чтоб ей морфий кололи. Но врач сказал, на всякий случай он должен быть. Я привез. Сестре оставлю.
— Раз не хочет, значит, терпимо, Витя. Я понимаю, ей нужно, чтоб голова оставалась ясной. Тебе говорили, что с ее диагнозом никто ничего точно знать не может? Все бывает.
— Да, говорили. Слушай, Дина, что ты думаешь об этом странном парне, который у нее торчит? Почему она его не прогоняет? Что ему нужно?
— Я полагаю, ему ничего не нужно. Кроме того, чтобы смотреть на любимую актрису. Фанат, как говорится. А она… Знаешь, как тяжело думать о близких людях, когда болезнь или какое-то несчастье тебя от них отрывает? Как немыслимо думать о разлуке? А тут просто чужой, восторженный человек, которому все равно, что будет дальше…
— Мне не кажется, что ему все равно.
Дина постучалась в комнату к Алисе и в дверях столкнулась с Блондином. Они кивнули друг другу, и Дина подумала: «Странный — это очень мягко сказано».
Алиса ей обрадовалась:
— Ты редко ко мне приходишь.
— Если бы ты сказала, что тебе нужна сиделка, я бы тут же переехала. Но ты же справляешься, да? Мне кажется, я тебе только помешаю… А этот парень,
— Ты знаешь, нет. Это просто удивительно. Мне хорошо от того, что он здесь сидит. Я его не стесняюсь… У меня бывают отвратительные ситуации. Не хотелось бы, чтобы кто-то видел. А у него, я чувствую, все это не вызывает отторжения. Не меняет отношения… преданного, что ли. Конечно, всех удивляет, что я позволяю ему все время быть здесь. Но вы даже не представляете, какой это прелестный человек. И очень красивый, правда?
— Правда, — улыбнулась Дина, простонав про себя: «О боже! Как ужасна жизнь». — Я еще зайду. К Тамаре пойду. — Но пошла она не к Тамаре, а в кабинет главврача. Андрей обнял ее так крепко, что она не могла вздохнуть. И в то же время чувствовала, что по-настоящему легко ей дышится именно в его объятиях. Как будто рядом с ним ее место.
— Я хочу снять для нас квартиру. Где-нибудь рядом с твоим домом, чтоб тебе недалеко было ездить.
— Но тогда лучше рядом с клиникой, чтоб тебе недалеко было ездить.
— Ты будешь опаздывать.
— Я буду приходить раньше и готовить еду.
— Это слишком.
Глава 19
Князев целовал Наташку у камина в своем доме на Рублевском шоссе.
— Подожди, я забыла сказать. Ты ворота свои открой. Ко мне подруга должна приехать.
— Какая еще подруга?
— Ну одна, из салона. Я ей обещала дом показать. Ну что ты надулся? Она только посмотрит и сразу уедет.
Князев сдержал раздражение.
— Приедет — позвонит.
— Нет, ты открой, я так договорилась, мы звонка можем не услышать, а она поцелует замок и скажет, что я сволочь. Пусть лучше в дверь позвонит.
— Ладно. Открою. Только на ночь закрою.
— Конечно, не будет же она по ночам таскаться. Князев вернулся, посмотрел на нее от двери, и ему показалось, что он соскучился по ней за эти пять минут. Он расстегнул ее халат, долго целовал грудь, мучительно оттягивая момент обладания, девичий живот, нежную, горячую и влажную плоть, а затем приподнялся и с силой нагнул ее голову вниз. Он заполнил собой ее розовый приоткрытый рот, теряя сознание от блаженства, а она вдруг вскочила на ноги.
— Тьфу! Охренел совсем? Свое дерьмо мне толкает!
Князев ударил ее по лицу. Наташкины глаза на мгновение стали испуганными, вся она — такой беспомощной, что он почувствовал знакомое возбуждение. И второй раз ударил уже не от гнева, а для удовольствия. Он не помнил, как долго бил девочку, ставшую совсем маленькой под его руками, и вдруг страшная боль в паху привела его в чувство. Маленькой испуганной девочки больше не было. Дикая, рассвирепевшая кошка шипела и готовилась к нападению. В руке у нее сверкал нож.