Две столицы
Шрифт:
Блин, опять отвлёкся.
Пока дамы, на втором этаже, обживали комнаты, Пётр Христианович критически и Ваньку осмотрел. Нда, не смотрится он на бравого Преображенца. Да ещё сержанта. А это ведь гвардия, в егерский какой полк перевести и офицером станет. Но одежду новую уже не сшить. Сейчас Ванька щеголял в чем-то отдалённо напоминающем форму афганку. И такую же вылинявшую. Бледно-жёлто-зелёную. Хотя, может и плюс. Показать на днях императору и получить разрешение на экипировку небольшого разведывательного подразделения в рамках Мариупольского гусарского полка.
А вообще, если его пошлют на
Дамы спустились ужинать. Твою ж! А чем их кормить? Что-то зевнул Брехт. Само не сдеялось. Пришлось импровизировать, заставил конюхов и Кирилла срочно чистить картошку и морковку. Поджарит сейчас на сальце, что есть у сторожа, с дороги и голодухи срубают за милую душу, чай не графья. Ах, да теперь даже князья.
— Стеша, слушай меня внимательно, — пока Антуаннета ушла мыться с дороги, остановил девушку Пётр Христианович, — ты теперь будешь графиней Сайн-Витгенштейн-Берлебург, дочерью моего двоюродного дяди графа Кристиана Генриха. Он умер лет восемь назад. Жену его и твою мать звали Шарлота Фредерика Франциска. Она тоже уже умерла. Да, и она была дочерью графа Кристиана Йохан цу Ляйнинген-Вестервург. Он тоже уже умер. Ты только что приехала ко мне из Гессена, где обучалась при монастыре.
— Монашка!? — фыркнула полячка.
— Нет, это учёба просто. Ну, учат как домашнее хозяйство вести, как варенье варить, ну и слово божие с кучей разных языков. Ты какие языки знаешь?
— Польский, русский, немецкий, французский, латынь.
— Всё, хватит, — Брехт на неё руками замахал. Вот что за век: все вокруг знают кучу языков? Один он недоучка, — Я тебе вот на немецком написал все эти имена. Выучи их, чтобы от зубов отскакивало. Потом я тебе что смогу про Герма… Про наше княжество расскажу, — блин, нет ведь ещё никакой Германии.
Брехт про этого дядю вспомнил, когда на корабле на коврике валялся. Сначала вспомнил про Стешу Котковскую, и про то, что хотел её выдать за дворянина. Копался в памяти Витгенштейна, но ничего хорошего не находилось там. Как были заблокированы участки памяти из детства, так и остались. А вот когда совсем плохо стало вспомнил один из немногих разговоров с отцом графа Витгенштейна. Как раз про этого дядю разговор зашёл, что он бездетный умер и можно бы съездить в родные развалины и побороться за наследство, хотя бы за часть. Так и не решились тогда, весна была, и отец на Украине будущей чего-то там в их имении перестроить решил. Лучше синица в руках.
— А звать-то меня как? — прочитав бумажку, уставилась на него голубыми глазами сестрёнка троюродная.
— Засада! Пусть будет Стефания Августа София.
— Как Матушку Екатерину?
— Как Матушку.
Событие четырнадцатое
— Я думаю остаться здесь на время.
— Вы объявляете или просите?
— Возражений быть не может, жалобы могут быть.
— Вашество! — В дверь тарабанили. Брехт только заснул. Сначала супружеский долг исполнял. Потом воды попил, потом супружеский долг исполнял. Потом пятка зачесалась. Потом супружеский долг исполнял. Потом …
Потом заснул, и вот только сон приснился, как он не супружеский долг выполняет с …
— Вашество!
— Что там? — толкнула его локтем Антуанетта.
Пришлось вставать. Неугомонный Кирилл заговорщицки поманил его за собой, свечкой толстой-претолстой лестницу освещая. Так-то положено ноне в спальных рубашках и мужчинам и женщинам спать, но Брехт эту моду отринул, спал в пижаме, что специально себе заказал у швей, ещё в Студенцах, в ссылке прозябая. Пижама была из материала на фланель похожего, а может ею и являлась. Купил в Москве в магазине красного цвета, красно-коричневого. Теперь чуть полиняла от стирок и просто коричневой была. Считай — форма Ахтырских гусар.
— Вашество, там опять бусурмане.
— Что значит опять? — Пётр Христианович отобрал у ветерана свечу.
— Едрить. Точно ведь.
Брехт спустился с крыльца. Ветрено на улице, свечу сразу задуло. Нда, пора керосиновую лампу изобрести.
— Кто там? — за воротами было полно всадников. Ржали кони, стучали копытами, звенели уздечки.
— Говорю же — бусурмане. Горцы, я их язык слышал, — подсказал сзади сторож кутузовообразный.
— Открывай граф. Это Марат Карамурзин, — ну, точно, его голос. Блин, а ведь он пригласил, по существу, правителя Кабарды на коронацию. Не совсем правителя, скорее, военного вождя — высший совет князей и дворян выбирает верховного князя Кабарды — Пщышхуэ.
Брехт кивнул Кириллу и тот, гремя засовами, распахнул ворота и, на просторном дворе бывшего немецкого магазина, сразу стало тесно. Целый полуэскадрон верхами вломился, оттеснив Петра Христиановича на крыльцо. С одного из коней спрыгнул горец, в черкеске и папахе с серебряными газырями, и легко взбежал по ступеням.
— Здравствуй, аскерчи, еле нашёл тебя! — обниматься полез.
— И тебе, Марат, Ас-саляму алейкум, — а чего, Брехт, что есть силы, сжал князя в объятиях своих медвежьих.
— Эй, да ты ослаб, граф. Хотя ты же хан сейчас... Ты совсем ослаб, хан. Когда боролись, был сильнее. — Но кости-то трещали.
— Слушай, Марат, а как ты меня нашёл? В Москве ни одна собака не знает, где меня найти. — Правда интересно. Никому же адреса не называл. Император спросил, есть ли где ему остановиться, граф кивнул, но ведь адреса не называл.
— Чего проще... Велел полицейскому вести нас к главному полицейскому, тот дал провожатого. Принимай гостей. Аскерчи нужно коней обиходить, напоить, накормить. Самим поесть. Принимай гостей, хан.