Две твердыни
Шрифт:
И он приник ухом к земле, приник надолго и накрепко, так что Гимли даже подумал, уж не обморок ли это – или он просто снова заснул?
Мало-помалу забрезжил рассвет, разливаясь неверным сиянием. Наконец Арагорн поднялся, и лицо его было серое и жесткое, угрюмое и озабоченное.
– Доносятся только глухие, смутные отзвуки, – сказал он. – На много миль вокруг совсем никого нет. Еле-еле слышен топот наших уходящих врагов. Однако же громко стучат лошадиные копыта. И я вспоминаю, что я их заслышал, еще когда лег спать: кони галопом мчались на запад. Скачут они и теперь,
– Поспешим же! – сказал Леголас.
Так начался третий день погони. Тянулись долгие часы под облачным покровом и под вспыхивающим солнцем, а они мчались почти без продыху, сменяя бег на быстрый шаг, не ведая усталости. Редко-редко обменивались они немногими словами. Их путь пролегал по широкой степи, эльфийские плащи сливались с серо-зелеными травами: только эльф различил бы зорким глазом в холодном полуденном свете бесшумных бегунов, и то вблизи. Много раз возблагодарили они в сердце своем Владычицу Лориэна за путлибы, съеденные на бегу и несказанно укреплявшие их силы.
Весь день вражеский след вел напрямик на северо-запад, без единого витка или поворота. Когда дневной свет пошел на убыль, они очутились перед долгими, пологими, безлесными склонами бугристого всхолмья. Туда, круто свернув к северу, бежали орки, и след их стал почти незаметен: земля здесь была тверже, трава – реже. В дальней дали слева вилась Онтава, серебряной лентой прорезая степную зелень. И сколько ни гляди, нигде ни признака жизни. Арагорн дивился, почему бы это не видать ни зверя, ни человека. Правда, ристанийские селенья располагались большей частью в густом подлесье Белых гор, невидимом за туманами; однако прежде коневоды пасли свои несметные стада на пышных лугах юго-восточной окраины Мустангрима и всюду было полным-полно пастухов, обитавших в шалашах и палатках, даже и в зимнее время. А теперь почему-то луга пустовали и в здешнем крае царило безмолвие, недоброе и немирное.
Остановились в сумерках. Дважды двенадцать лиг пробежали они по ристанийским лугам, и откосы Приречного взгорья давно уж сокрыла восточная мгла. Бледно мерцала в туманных небесах юная луна, и мутью подернулись тусклые звезды.
– Будь сто раз прокляты все наши заминки и промедленья! – сказал в сердцах Леголас. – Орки далеко опередили нас: мчатся как ошалелые, точно сам Саурон их подстегивает. Наверно, они уже в лесу, бегут по темным взгорьям, поди сыщи их в тамошней чащобе!
– Зря мы, значит, надеялись и зря из сил выбивались, – сквозь зубы проскрежетал Гимли.
– Надеялись, может, и зря, а из сил выбиваться рано, – отозвался Арагорн. – Впереди долгий путь. Но я и вправду устал. – Он обернулся и взглянул назад, на восток, тонущий в исчерна-сизом мраке. – Неладно в здешних землях: чересчур уж тихо, луна совсем тусклая, звезды еле светят. Такой усталости я почти и не припомню, а ведь негоже Следопыту падать с ног в разгар погони. Чья-то злая воля придает сил нашим врагам и дает нам незримый отпор: не так тело тяготит, как гнетет сердце.
– Еще бы! – подтвердил Леголас. – Я это почуял, лишь только мы спустились с Привражья. Нас не сзади оттягивают, а теснят спереди. – Он кивком указал на запад, где над замутненными просторами Ристании поблескивал тонкий лунный серп.
– Саруманово чародейство, – проговорил Арагорн. – Ну, вспять-то он нас не обратит, но заночевать придется, а то вон уже и месяц тучи проглотили. Путь наш лежит между холмами и болотом; выступим на рассвете.
Первым, как всегда, поднялся Леголас; да он едва ли и ложился.
– Проснитесь! Проснитесь! – воскликнул он. – Уже алеет рассвет. Диковинные вести ждут нас у опушки Фангорна. Добрые или дурные, не знаю, но медлить нельзя. Проснитесь!
Витязь и гном вскочили на ноги; погоня ринулась с места в карьер. Всхолмье виделось все отчетливее, и еще до полудня они подбежали к зеленеющим склонам голых хребтов, напрямую устремленных к северу. Суховатая земля у подошвы поросла травяной щетиной; слева, миль за десять, источали холодный туман камышовые плесы и перекаты Онтавы. Возле крайнего южного холма орки вытоптали огромную черную проплешину. Оттуда след опять вел на север, вдоль сохлых подножий. Арагорн обошел истоптанную землю.
– Тут у них был долгий привал, – сказал он, – однако же изрядно они нас опередили. Боюсь, что ты прав, Леголас: трижды двенадцать часов, не меньше, прошло с тех пор. Если они прыти не поубавили, то еще вчера под вечер добежали до опушки Фангорна.
– И на севере, и на западе только и видать, что траву в дымке, – пожаловался Гимли. – Может, заберемся на холмы – вдруг оттуда хоть лес покажется?
– Не покажется, – возразил Арагорн. – Холмы тянутся к северу лиг на восемь, а там еще степью все пятнадцать до истоков Онтавы.
– Тогда вперед, – сказал Гимли. – Лишь бы ноги не подвели, а то что-то на сердце так и давит.
Бежали без роздыху и к закату достигли наконец северной окраины всхолмья. Но теперь они уж не бежали, а брели, и Гимли тяжело ссутулился. Гномы не ведают устали ни в труде, ни в пути, но нескончаемая и безнадежная погоня изнурила его. Угрюмый и безмолвный Арагорн шел за ним следом, иногда пытливо склоняясь к черным отметинам. Один Леголас шагал, как всегда, легко, едва будоража траву, словно летучий ветерок: лориэнские дорожные хлебцы питали его сытней и надежней, чем других, а к тому же он умел на ходу, с открытыми глазами забываться сном, недоступным людям или гномам, – эльфийским мечтанием о нездешних краях.
– Взойдемте-ка на тот вон зеленый холм, оглядимся! – позвал он усталых друзей и повел их наискось к лысому темени последней вершины, высившейся особняком.
Тем временем солнце зашло, и пал вечерний сумрак. Густая серая мгла плотно окутала зримый мир. Лишь на дальнем северо-западе чернелись горы в лесной оправе.
– Вот тебе и огляделись, – проворчал Гимли. – Зато уж здесь как-никак, а заночуем. Крепко что-то похолодало!
– Северный ветер дует, от снеговых вершин, – сказал Арагорн.