Две жизни Лидии Бёрд
Шрифт:
– Ну, скажи, что ты опоздал хотя бы из-за дамы!
Джона бросает взгляд на меня, и я уверена, что он хочет сказать: «Ну да, я был с Лидией».
– Лидс, проходила пробу на «Ходячих мертвецов»?
Я таращусь на него, пытаясь понять, что за игру он затеял. И если это игра, я совершенно не представляю, в чем она состоит. «Ходячие мертвецы»?
– Дубина, – бормочу я, и он снова внимательно смотрит на меня.
– Ворчунья! – отстреливается он, потом усмехается.
– Она только что проснулась, – поясняет Фредди, отправляясь за пивом. – Ей нужно еще несколько минут, чтобы снова засиять.
Джона падает на другой конец дивана, забрасывая руки на спинку. Его не должно быть здесь. Это мой сон. Я совершенно уверена: этот сон означает, что Фредди предназначен для меня одной. Почти верю в силу своего воображения и мысленно пытаюсь изгнать Джону из гостиной. Он просто обязан вскочить и уйти задом наперед, как будто я нажимаю на кнопку перемотки «назад» на пульте DVD. Но Джона не исчезает. Он лишь сильнее разваливается на диване в своей обычной манере, как будто где-нибудь на пляже, держа в руке пиво и зарывшись ногами в песок.
– Лидс, что у тебя новенького?
Ладно, пусть все будет так. Наверняка он перестанет прикидываться теперь, когда Фредди вышел из комнаты?
– Ты сам знаешь, – шепчу я, наклоняясь к нему, испытывая его. – Утром, в пабе? Вино, и джин, и водка, и бренди?
Он сконфуженно таращится на меня:
– Этим утром? Черт побери, Лидс, это что-то новенькое!
Наблюдаю за ним в задумчивом молчании и осознаю, что в его ясных карих глазах нет и намека на понимание. Там только недоумение, а потом зарождается легкая неловкость – по мере того, как тянется молчание. Даже смущение. Я съеживаюсь и отодвигаюсь подальше к своему концу дивана, осознавая, что пахнет от меня, как от ковра в пабе, и, наверное, выгляжу так, что кто-нибудь просто обязан всадить в меня порцию серебра для безопасности окружающих.
– Не обращай внимания, – говорю я, накрывая голову подушкой. – Сделай вид, что меня здесь нет.
Ирония меня не покинула. Я ведь просто не могу находиться в этой комнате…
– Поставить чайник? Кофе поможет.
Я подавляю всплеск раздражения и желание сказать Джоне, чтобы он шел подальше со своими попытками быть полезным. Сбрасываю с лица подушку, сажусь и тру щеки. Фредди возвращается и падает в кресло.
Фредди. Мне хочется сесть к нему на колени. Хочу вдохнуть его запах, хочу, чтобы его руки обняли меня, а губы поцеловали. А еще, чтобы Джона Джонс провалился куда-нибудь, пусть даже он протягивает руку через кофейный столик и берет у Фредди пиво и они тут же принимаются беззаботно болтать. Пару минут я лежу с закрытыми глазами, изображая безразличие и наблюдая за Фредди сквозь ресницы. Мои глаза внезапно распахиваются, потому что Джона сообщает нечто…
– Решил купить мотоцикл.
Я удивлена. Даже встревожена. Фредди ведь тоже постоянно говорит о мотоцикле, он же всегда стремится к скорости. Но Джона никогда не казался мне человеком такого типа. А после трагедии с Фредди одна только мысль о том, что кто-то может добровольно подвергать себя подобному риску на дороге, наполняет меня ужасом. Для меня было достижением уже то, что я села за руль автомобиля.
– Ты только представь, что иногда меняешь «сааб» на байк! – бодро восклицает Джона.
Он ездит на старом «саабе» с откидным верхом, это настоящий боевой корабль на колесах, обитый кожей. Джона любит его без видимых причин.
– Он уже довольно старый, так не пора ли слегка встряхнуться?
– Не делай этого! – говорю я слишком громко и слишком испуганно.
Они оба смотрят на меня, удивленные неожиданной вспышкой.
– Меня подтолкнула к этому фотография на доске в учительской. – Джона медленно переводит взгляд с меня на Фредди, решив оставить мои слова без внимания, видимо подумав, что я брякнула это случайно. – Байк Граймса Клещи.
Фредди взрывается смехом:
– Ты покупаешь байк Граймса Клещи?
Граймс преподавал у нас математику. А свое прозвище заработал тем, что хватал учеников за воротники, чтобы выкинуть из класса. Чаще всего доставалось Фредди. Странно было слышать, как Джона говорит теперь о терроризировавших нас учителях, будто о своих нынешних коллегах.
– Ты просто глазам своим не поверишь, когда его увидишь! – Джона сияет. – Классический «нортон макс»! Граймс почти не выводил его из гаража с тех пор, как купил.
Насколько я помню Граймса Клещи, он, вообще-то, не был любителем носиться сломя голову по большим дорогам.
– Он же всегда ездил на древнем белом «вольво», – вспоминает Фредди.
– И до сих пор ездит, – кивает Джона.
– Не может быть!
Джона снова кивает:
– Отгоняет в сервис дважды в год и очень о нем заботится. Говорит, эта машина сделана на века, как и его жена.
Я удивлена уже тем, что Клещи до сих пор жив, да к тому же продолжает шутить в стиле семидесятых о многострадальной миссис Граймс. Он еще сто лет назад должен был выйти на пенсию; и то, что он до сих пор преподает, а более того то, что до сих пор водит машину, ошеломило меня.
Фредди включает телевизор; матч вот-вот начнется. Эксперты вдоль боковых линий поля, в огромных куртках, берут интервью у всех, кого могут поймать. Мне вдруг становится жарко, накатывает тошнота; похмелье и разговоры с умершим женихом способны еще и не такое сотворить с девушкой. С трудом поднявшись на ноги, я что-то бормочу насчет ванной комнаты и спешу к лестнице.
Десять минут спустя поднимаюсь с колен, держась за унитаз. Мне гораздо легче после того, как мой желудок освободился от всего содержимого. Я полощу рот и смотрюсь в зеркало над раковиной. Боже, выгляжу чудовищно! Свежие следы слез, смывших косметику, перепачкали щеки. И тут я замечаю, что на мне висит крошечный эмалированный кулон в виде синей птички – тот, который мама подарила мне на восемнадцатилетие. Я не могла надеть его этим утром, поскольку потеряла кулон пять лет назад.
– Теперь лучше? – спрашивает Фредди, когда я спускаюсь.
– Думаю, мне нужно перекусить. – Я изображаю лучезарную улыбку.
– Пожалей свой желудок, – советует Фредди, снова сосредоточиваясь на игре.
– Пицца? – Джона кивает на открытую коробку на кофейном столике.
Вид расплавленного сыра заставляет желудок снова судорожно сжаться.
– Лучше тост, – говорю я.
Пальцы сжимают синюю птичку, приютившуюся между моими ключицами. Как приятно снова ощущать ее! Кулон я потеряла где-то в клубе, но не заметила этого до следующего дня. Безделушка не представляла ценности ни для кого, кроме меня, и, конечно, никто не стал бы искать ее хозяйку. Мой мозг пытается сложить все части, понять, что это означает: почему кулон снова здесь?