Две жизни Лидии Бёрд

Силвер Джози

Хорошо. Увидимся в десять.

Когда я вхожу в паб, мне кажется, что все смотрят на меня, как в одном из тех салунов Дикого Запада, где все замирают, если распахивается дверь, и таращатся на незнакомца, осмелившегося вторгнуться в их прибежище. Конечно, это преувеличение, учитывая, что в баре меньше двадцати человек и половина из них – пенсионеры с кружками легкого пива, следящие за игрой в снукер на экране маленького телевизора в дальнем углу.

«Принц Уэльский» – почтенный паб, в нем, как и полагается, имеются зеленые и коричневые ковры и картонные подставки под кружки в стиле 1970-х годов. Никакого сложного меню нет и в помине. Рон за барной стойкой время от времени выставляет хрустящие рогалики с сыром и маринованный лук, если вам повезет. Но это наш родной бар, прямо за углом от дома, здесь не толпятся хипстеры, и именно поэтому его любят местные. Я никогда до сего дня не волновалась, переступая его порог. А сейчас вот нервничаю до тошноты и чувствую себя невероятно одинокой, когда оглядываю зал в поисках сестры.

Замечаю ее раньше, чем она видит меня. Элли стоит вместе с Дэвидом и еще какими-то людьми у игрового автомата, боком ко мне, и держит в руке винный бокал, слушая незнакомого парня. Я тяжело сглатываю, узнав приятелей Фредди, тех, с кем мы вместе ходили в школу, парней, которые всегда были где-то на периферии моей жизни. Дэвид меня видит и подталкивает Элли.

Сестра мгновенно оказывается рядом со мной, ее рука скользит в мою ладонь.

– Хорошая девочка! – восклицает она.

Скажи так кто-нибудь другой, могло бы прозвучать снисходительно, но только не в устах Элли, потому что я знаю: она понимает, каким трудом мне это далось. И еще сестра попросту соскучилась по всему тому, что мы привыкли делать вместе.

– Пойдем выпьем.

Она сжимает мои пальцы, это легкий жест, который я вполне одобряю, и мы направляемся к стойке.

Стараюсь не переводить взгляд на группу у игрового автомата, хотя и знаю, что все они смотрят в мою сторону. По правде говоря, я избегала походов в те места, где люди знали Фредди, потому что не в силах была отвечать на вопросы о том, как я справляюсь, или слушать об их собственном потрясении и горе. Эгоистично ли это с моей стороны? Но я просто не в состоянии собрать достаточно эмоциональных сил для подобных бесед.

Рон, владелец паба, улыбается Элли и тянется за новым бокалом:

– Повторить?

Она косится на меня, и через несколько секунд Рон соображает, что я – подруга Фредди. Нечто вроде паники на мгновение вспыхивает в его глазах, но он тут же берет себя в руки.

Элли кивает и поворачивается ко мне:

– Лидия?

На мгновение мне кажется, что я впервые в жизни очутилась в пабе, смущенная и вспыхнувшая жаром, мне снова семнадцать, но я делаю вид, что достаточно взрослая для выпивки. Мой взгляд скользит по бутылкам слишком быстро, а сердце начинает биться сильнее.

– Бокал вина? – предлагает Рон.

Он уже достает второй бокал с полки над головой, а я только и могу, что благодарно кивнуть. Рон не спрашивает, чего я хочу, просто ставит передо мной большой бокал чего-то прохладного и светлого, на мгновение касается моей руки и одаряет Элли яростным взглядом, когда та тянется за деньгами.

– За счет заведения, – произносит он ворчливо, почти рычит.

И тут же берет тряпку и начинает протирать стойку, изо всех сил изображая безразличие.

Я смотрю на Элли и вижу, что та слегка поражена его жестом. У меня уже слезы на глаза навернулись, а Род рискует протереть в стойке дыру. Беру свой бокал с кривой улыбкой и направляюсь к столику в углу. Элли на миг подходит к Дэвиду и компании у игрового автомата, а я отпиваю глоток вина и смотрю на них. Все как обычно. Деккерс и компания, пьют пиво перед трансляцией футбольного матча. Деккерс – старый друг Фредди. И Даффи, бухгалтер, тоже здесь, его светло-голубая рубашка выглядит слишком официальной для субботы. И Радж, парень, с которым мы вместе ходили в школу и который теперь владеет строительной фирмой, кажется. И еще кое-кто. А-а, Торчун! Только не спрашивайте, почему его прозвали Торчуном. Не знаю и знать не хочу. Он стучит по клавишам автомата. И еще здесь Стью, он, как мне кажется, основную часть своей жизни проводит в спортивном зале. Я не смотрю в глаза ни одному из них и уверена, что они лишь благодарны мне за это. Смерть – самый верный путь к тому, чтобы стать полным социальным изгоем.

– Бесплатная выпивка, – говорит Элли, садясь за маленький круглый столик рядом со мной. – Такое впервые.

Так и есть. В эти дни все кажется происходящим впервые. Я впервые жарю бекон без Фредди, ем прямо со сковородки, не кладя на хлеб. Впервые сплю одна в нашей кровати. Впервые пришла в паб как подруга того бедняги, который погиб в аварии. Могла ли я ожидать подобные «первые разы»?

– Мило со стороны Рона, – бормочу я, придвигая поближе к себе уже наполовину пустой бокал.

Надо пить помедленнее.

Потом открывается дверь, и входит Джона Джонс, с головы до ног в черном, и его темные волосы растрепаны, как всегда. Я ничего не могу с собой поделать: внутри у меня все переворачивается, когда я вижу его одного, как будто герой мультика дятел Вуди остался без своего вечного противника грифа Базза. Джона останавливается, чтобы поговорить с парнями у автомата, кладет руку на плечо Деккерса, потом направляется к бару, поворачивается в нашу сторону, постукивая картонной пивной подставкой по краю стойки, пока Рон наливает ему пинту, рассеянно улыбается. И вдруг улыбка соскальзывает с его лица, когда он наконец узнает меня. Очевидно, Джона тоже испытал нечто вроде удара в живот при виде пустого места рядом со мной, и тут же его охватывает неловкость. В последний раз я видела его на похоронах, и оба мы едва держались на ногах. Теперь он выглядит лучше, но его пальцы непроизвольно тянутся к зажившей ране над бровью. Не знаю, должна ли я встать и поздороваться с ним, так что остаюсь приклеенной к своему табурету. Он тоже вряд ли понимает, что ему делать, и это глупо, поскольку мы знакомы с двенадцати лет. А это больше половины нашей жизни, и все равно мы просто таращимся друг на друга через паб, как настороженные львы, пытающиеся понять, к одному ли прайду они принадлежат.

Джона берет кружку и разом проглатывает почти треть пинты, бормоча благодарность. Рон тут же доливает пива без каких-либо комментариев. Я испытываю облегчение, когда муж Элли невольно сбивает напряжение: приветствует Джону перед тем, как привести его к нам. Дэвид садится рядом с женой, а Джона наклоняется, чтобы чмокнуть в щеку сначала Элли, а потом меня; его теплая рука ложится на мое плечо.

– Привет, – говорит он, занимая табурет с моей стороны стола. Джона такого же роста, как Фредди, но он стройный и худощавый, в нем нет мощи игрока в регби, рядом с другом он все равно что пантера рядом со львом. – Много времени прошло…

Я могла бы назвать ему точное количество дней, прошедших после похорон, но вместо того вожу пальцем по краю пластиковой столешницы, лишь ухудшая положение.

– Да.

Он снова глотает пиво и ставит кружку на стол.

– Как ты вообще?

– В порядке, – говорю я.

Все слова выскочили из головы. Джона слишком тесно связан с Фредди, и я просто не знаю, как держаться с ним сейчас. Дэвид показывает Элли что-то в своем телефоне. Скорее всего, хочет дать нам с Джоной нечто вроде уединения.

– Я звонил.

– Знаю, – неловко киваю я. – Просто не чувствовала… не могла…

– Все в порядке, – быстро отвечает он. – Я понимаю.

Я не говорю ему, что, вероятно, не понимает, поскольку знаю: он один из тех, кому больше всего не хватает Фредди. У Джоны и семьи-то нормальной нет. Наилучшими друзьями его матушки всегда были бутылки, а его отец был чьим-то еще мужем. У него не имелось братьев и сестер, которые разделили бы с ним ношу, не было домашнего уюта, к которому стоило бы стремиться после школьных уроков. Я все это знаю без подробностей, скорее от Фредди, чем от самого Джоны. В детстве он невнятно объяснял отсутствие его матери на родительских собраниях, а став взрослым, вообще никогда не упоминал о родителях. Фредди был для него единственной реальной заменой семьи.