Две жизни Миши Маргулиса

Жук Юрий

А произошло все, весьма, случайно. Надо сказать, что в те года, услышать его, я, конечно, имею в виду джаз, было практически невозможно ни по радио, ни по, только, только вошедшему в советский быт, телевидению. Но все, как-то умудрялись. Запретный плод, он ведь всегда сладок. И покупали «из-под полы», записанные на рентгеновских снимках, отвратительного качества звучания, самодельные пластинки, на которых, если посмотреть на свет, спокойно можно было изучить анатомию той или иной части человеческого организма. Ну, если и не изучить, то глубоко ознакомиться, это точно. И назывались они соответственно, «рок-н-ролл на костях». Потому как, рок-н-ролл в основном и записывали на эти медицинские пленки. Но и джаз тоже.

Однако, времена меняются, и, как оказалось, не всегда в худшую сторону. Году, эдак, в шестьдесят третьем, если мне не изменяет память, а может, и чуть раньше,

появилась на центральном радио почти крамольная по тем временам, радиостанция, c романтическим названием, «ЮНОСТЬ». Кто уж там недоглядел в верхах, кто не доработал, но факт остается фактом. Не только появилась, но завоевала огромную популярность, став любимой, для всей продвинутой молодежи. Именно там она, молодежь, впервые услыхала живьем стихи Кошежевой, Ахмадулиной, того же Евтушенко с Рождественским и Вознесенским. Нет, наверное, кто-то их, я имею в виду поэтов, слышал живьем и раньше. Даже не, наверное, наверняка. Но лично для меня, глубоко периферийного пацана, начались они именно с этой радиостанции. Опять же, Булат Шалвович, нередко звучал в ее эфире со своей бесхитростной гитарой. Но я, не об этом. Именно там, если я не ошибаюсь, на «ЮНОСТИ» родилась наикрамольнейшая программа, под названием «МЕТРОНОМ». Ровно в полночь, по московскому времени, звучали в эфире позывные этой программы, точно отражавшие ее название. И зараженные страшным буржуазным вирусом, а таких было немало от Владивостока до Калининграда, громче включали звук своих «Спидол» и «Океанов», стараясь ничего не упустить, потому как в «МЕТРОНОМЕ» рассказывали об истории джаза. Мало того что рассказывали, так еще и исполняли его, теми немногими джазовыми оркестрами, которые смогли выжить на одной шестой части суши. А их-то было, раз, два и обчелся. И, что, совсем уж невероятно, в нашем, советском, эфире зазвучали и американские исполнители. О, времена, о, нравы.

– Куда катится страна? – Вопрошали строгие дяденьки от идеологии. – Если уже Армстронга открыто пускают в эфир.

Собственно, для Миши, с Армстронга все и началось. Вернее, с дуэта его и Эллы Фицджеральд.

«Метроном», на радость и восторг юноши, и на горе его педагогам, выдал в эфир кусочек джазовой оперы Гершвина «Порги и Бесс». Вернее, колыбельную, которую дуэт Луи и Эллы с блеском исполнил в советском эфире. Ну, вы, конечно, помните эту вещь? Лабу да-а, лабу да, лабу да-а бу.. Узнали? Ну, правильно. Так вот. А, сразу за колыбельной, молодой Армстронг исполнил соло на свистке, естественно, в джазовой обработке. Этот-то свисток и доканал Мишаню. Если такую музыку можно исполнять на обычном свистке, то уж на скрипке, сам бог велел.

– А что такое? А чего бояться? – Сказал он себе. – Любить, так, королеву. Украсть, так миллион.

Глава третья

И он попробовал. И начал с «Каравана», Дюка Эллингтона, написанного для саксофона. Но никак не для скрипки. Почему «Каравана»? Да кто ж его знает. Начал с него и, все тут. Просто, может, этот «рок на костях», ну не совсем рок, но, тем не менее «на костях», оказался под рукой.

И так. Миша заводил на старенькой радиоле «Караван», брал скрипочку и, пока саксофон вел основную партию, пытался импровизировать, на этом, совсем не джазовом инструменте.

Надо сказать, что Эллингтон остался для Миши непререкаемым авторитетом и примером для подражания, на всю оставшуюся жизнь. И не только потому, что был талантливым джазовым музыкантом и композитором, но и потому, что, кроме всего прочего, великим экспериментатором, не боявшимся соединять свои джазовые импровизации, с мировой классической музыкой. Его вариации на тему «Щелкунчика», «Пер Гюнта», завораживали нашего Мишаню воспитанному, изначально, хотим мы этого, или не хотим, на этой самой классике. Вот и он, справедливости ради надо сказать, не без успеха, пытался научить свою скрипочку исполнять джаз. Хотя, наверное, трудно научить тому, в чем сам не, особенно, разбираешься. Но наш Миша был уперт и, главное, нахален, в хорошем смысле этого слова. И день ото дня все глубже и глубже влезал в тему.

Однако, настоящее понимание джаза пришло к нему значительно позже.

А пока, в те годы, крутился на проигрывателе «Караван», а рядом Миша, вырубал свои экзерсисы. Должен прямо сказать, не без успеха. Хотя настоящий успех пришел к нему, как я уже говорил, позже. Много позже. Но неожиданно.

Вот тут надо бы поподробнее.

Глава четвертая

К тому времени, о котором пойдет речь, Маргулис заканчивал последний курс музыкального училища, скучно, но довольно успешно. А вечерами, допоздна, пропадал в новом дворце культуры, на репетициях недавно созданного эстрадного

оркестра, который только номинально считался самодеятельным, поскольку музыканты имели постоянное место работы, на всяких предприятиях города, ни какого отношения к музыке не имевших. В основном это был п/я 15, расположенный тут же неподалеку от дворца. На самом же деле, любой музыкант оттуда, мог дать ба-альшую фору профессионалам из местной филармонии. Хотя, что я говорю. В филармонии таким оркестром и не пахло. А все потому, что руководил джаз-бендом чудесный музыкант и не менее чудесный человек, Владимир Семенович Бержицкий, которому, как и многим музыкантам, да и не только музыкантам, в те времена, были закрыты двери на большую сцену. А, кому-то, в большую литературу, а кому-то и в большую науку. Может быть, потому, а скорее всего, именно поэтому, что он, Бержицкий в свое время, будучи совсем мальчишкой, играл в биг-бэнде Олега Лундстрема, еще в Шанхайский период его, Лундстрема, жизни. То есть, в эмигрантском оркестре для бежавшей из Советской России, разношерстной публики, осевшей в этом китайском городе. Представляете, как давно это было? Это же надо, уже в шестидесятые годы прошлого века, оба они были мастодонтами. Один моложе, другой, постарше. И, чего лукавить, оба были одного поля ягодки. Лундстрем, в те времена, был уже признанный музыкант, терпимый властями, Бержицкому повезло меньше. После возвращения в Советскую Россию, он отмотал пять лет в лагерях Дальлага, как и многие, кто поверил власти и воротился из-за кордона.

Ладно. Это неважно. Однако, нет. Конечно же, важно. Хотя бы потому что были исковерканы сотни и сотни судеб живых людей. Но это, судя по всему, были мелочи в масштабах нашего тогдашнего государства, да и нынешнего, пожалуй, тоже.

И, все-таки к тому времени, о котором идет речь, оба уже были Метрами, как я уже говорил, мастодонтами. Но, какими. Что Лундстрем, что Бержицкий..

Глава пятая

Мише, с его скрипочкой, делать там было, конечно, нечего. Но он все равно приходил на каждую репетицию, устраивался, где-нибудь в уголке, и, потихоньку просиживал, в этом самом уголке, до конца репетиции. Нередко, появлялся там, сразу после занятий в училище, прямо с инструментом. А потом, также потихоньку уходил. Он стал своим, практически. Вроде как, непременный атрибут декорации, обстановки или части интерьера, если такой мог обнаружиться в репетиционной комнате. Хотя, наверное, все-таки мог. А раз, мог, то это и был, наш Миша.

И это однажды произошло.

Случилось так, что в город приехал оркестр Лундстрема с гастролями. А, поскольку, самой, как ни странно, приличной гастрольной площадкой в городе, был этот дворец культуры, то и все выступления оркестра проходили в его зале. Нет смысла рассказывать о встрече двух старых друзей, Бержицкого и Лундстрема. Главное, они встретились. И, естественно, музыканты обоих оркестров. А после очередного выступления гостей на зрителя практически ночью, все собрались в студии дворца, где и устроили Джим Сейшн. Это, когда, если кто не знает, музыканты cменяют друг друга на сцене, не останавливая тему импровизаций. И играют, играют и играют …без остановки. Нужно ли говорить, рояль, саксофонисты, трубачи, контрабасисты из оркестра гастролеров, менялись с нашими музыкантами, выдавая на-гора, все лучшие, что умели. Естественно, ни на секунду, не отходя от основной, заявленной, музыкальной темы. Эдакое соревнование.

Конечно же, наш Мишаня, не мог пропустить такого события и, как всегда, пристроившись в сторонке со своим футляром, скромнехонько, присутствовал при всех этих, прямо скажем, эпохальных событиях местного розлива, жадно впитывая, все происходившее.

И, надо же было такому случиться, кто-то запустил тему «Каравана», Элингтона. Что может быть благодатнее, для джазовых импровизаций, тем более на нынешних состязаниях. Во всяком случае, для нашего Мишани. И, уж простите меня покорно, но Маргулис, словно зачарованный, вынув скрипку из футляра, поднялся на сцену, хотя сцены как таковой и вовсе не было, нахально, встал впереди и врубил на скрипочке все, чему научился под «рок-рол на костях».

Ну, ребята, скажу я вам, это было событие. Не только для Маргулиса, но и для всех присутствующих. Вот уж, опять-таки, скажу я вам, никто ничего подобного не ожидал. Олег Леонидович, начинавший свою музыкальную карьеру как скрипач, и, конечно же, понимавший толк, в этом инструменте просто выпал в осадок. Ну, не то чтобы уж совсем. Но все-таки.

Короче. Настал для нашего Миши, его високосный час. Правда, понял это он, чуть, позже, когда закончились, я не побоюсь этого слова, овации, которыми наградили его музыканты обоих оркестров, и к нему подошел Олег Леонидович.