Двенадцать евреев, которые изменили мир
Шрифт:
Смерть и бессмертие
Одиночество — удел многих. Одиночество — тяжкое бремя большинства стариков. В марте 1949 года Эйнштейну исполнилось 70 лет. Множество людей были уверены, что знаменитый ученый с удовлетворением оценивает итоги своей жизни. Сам Эйнштейн на этот счет имел иное мнение: «Вблизи все кажется совершенно иным. Нет ни одной идеи, в которой я был бы уверен, что она выдержит испытание временем, и меня охватывают сомнения, на правильном ли я пути вообще. Современники видят во мне одновременно и мятежника, и консерватора, который, образно выражаясь, пережил
В конце 40-х годов в письмах Эйнштейна все чаще встречаются упоминания об усталости, одиночестве. Один за другим уходят друзья и близкие. Одиноким он чувствует себя и в науке. Весной 1948 года Эйнштейн пишет Максу Борну: «Мне хорошо понятно, почему ты меня считаешь закоренелым старым грешником. Но я чувствую, что ты не понимаешь, как я пришел на свой одинокий путь, и хотя никогда не согласишься с моей точкой зрения, она тебя могла бы позабавить. Я бы тоже получил удовольствие, разбив твои позитивные философские взгляды. Но в этой жизни нам, вероятно, не удастся».
Его поиски единой теории поля означали колоссальное напряжение мысли. Но он все более не удовлетворен своими научными результатами. Космическая гармония оказалась непостижимой. Недостижимой стала и моральная гармония. Поражает его фраза в одном из писем: «Терпеливо ждать и жертвовать собой без надежды — это самое тяжелое, с этим человек вообще не может справиться». Единая теория поля была еще очень далека от объяснения структуры мироздания. И тем не менее, даже в таком виде она придавал научному познанию мощный импульс.
В 1955 году исполнилось 50 лет со времени создания теории относительности. Дата эта сопровождалась широкими юбилейными торжествами в Берне и Берлине. Однако Эйнштейн был слишком стар, чтобы отправиться туда. В феврале 1955 года он направил письмо организаторам торжеств: «Старость и болезнь не дают мне возможность участвовать в торжествах. И должен признаться, что я отчасти благодарен судьбе: все хоть сколько-нибудь связанное с культом личности всегда было для меня мучением. Это углубляется и тем, что в данном случае речь идет о развитии идеи, в которой принимали участие многие и которое еще далеко не завершено. За свою долгую жизнь я понял, что мы гораздо дальше от подлинного понимания процессов, происходящих в природе, чем это представляется большинству наших современников. А шумные торжества мало соответствуют действительному положению вещей».
18 апреля 1955 года, после нескольких долгих дней тяжелых болей, в 1 час 25 минут ночи Эйнштейн скончался от прободения стенки аорты. Незадолго до этого он сумел заснуть и умер во сне. На скромной траурной церемонии его душеприказчик Отто Натан прочитал у гроба стихи Гете:
И те, кто знать при жизни не хотели Его заслуг, упорно с ним борясь,
Его могучей силой закипели,
В его волшебном круге заключись.
Он воспарил, вознесся к высшей цели,
Со всем, что ценно, тесно породнись.
Как и скончавшаяся ранее его вторая жена Эльза и сестра Майя, Эйнштейн был кремирован, а пепел развеян по ветру. «Луч света в этом мире, где тени все больше сгущаются», — так отозвался об Эйнштейне премьер Индии Джавахарлал Неру в своем соболезнующем письме.
Великий Альберт Эйнштейн ушел в Вечность. За месяц до смерти в письме родным Мишеля Бессо, своего недавно скончавшегося друга, Эйнштейн написал: «Различие между прошлым, настоящим и будущим есть всего лишь иллюзия, хотя и очень трудно преодолимая, и смерть не более реальна, чем та жизнь, которую она завершает». Великий ученый и мыслитель всю жизнь пытался найти ответы на вопросы, на которые и сегодня ответ не найден.
В пьесе английского драматурга Тома Стоппарда «Аркадия» один из героев говорит: «Это будет замечательно — жить в третьем тысячелетии, особенно в его начале. Человек каждый день будет убеждаться: почти все, что мы знали о любом явлении и считали, что это — объективная истина, — оказывается неверным». В наше время наиболее развитые отделы теоретической физики поражены иррационализмом. Физика обретает черты магического знания, демонстрируя беспомощность перед лицом собственной профессиональной задачи — построением целостной концепции реальности. Ученые спорят, сомневаются, размышляют. Точно так же спорил, сомневался и размышлял Эйнштейн.
Дунаевский: гусляр эпохи
Дунаевский жил в тяжелое и в то же время счастливое и светлое время. Оно было детством, юностью, молодостью того поколения, к которому принадлежал мой отец. Его современники кипели энтузиазмом и смело смотрели в солнечное завтра. Но оно было и глубоко трагичным, так как надежды разбивались о чудовищные деяния кулыт личности.
Евгений Дунаевский
О Дунаевском написано множество книг и статей. Для одних он — «придворный композитор», апологет социалистического реализма в музыке, художник, обласканный властью. Для других — творец мира радостных иллюзий как надежды на лучшее на фоне мрачной действительноети эпохи сталинизма. Третьи считают, что жизнерадостная музыка Дунаевского рождалась как неизбывное желание красоты.
Будучи великим творцом мифов и иллюзий, Дунаевский и сам не избежал участи героя мифа о лучезарном, обласканном почестями и привилегиями композиторе. Однако, несмотря на всенародную славу, Дунаевского вряд ли можно было назвать счастливчиком. Вначале — бытовая неустроенность, затем — сопротивление ограниченных умов, интриги бездарных и завистливых коллег, в конце жизни — антисемитские кампании, неприятности со старшим сыном Евгением, бесконечные болезни. Итог всего — остановившееся сердце. А ведь было тогда Исааку Осиповичу Дунаевскому всего лишь пятьдесят пять лет.
Друзья ласково называли его «Дуня». Музыкой Дунаевского и текстами Лебедева-Кумача была озвучена эпоха. Под их песни танцевали, маршировали, созидали и «смеялись как дети». И сегодня фильмы «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга», «Весна», «Кубанские казаки» по-прежнему собирают громадную телевизионную аудиторию.
Расцвет его творчества пришелся на эпоху Сталинского тоталитаризма, период «большого террора». Людей по ночам уводили из квартир и многие из них бесследно исчезали. Но вместе с тем это была эпоха бурного строительства, созидания новой жизни, исключительного народного энтузиазма. Многие были уверены, что впереди — счастливое будущее. Существовали одновременно два мира — реальный, мир тяжелой повседневности, нередко страха, и мир мифический, иллюзорный.