Двенадцать подвигов России
Шрифт:
Уникальной была коллекция великого ученого. Но все же город дороже, люди дороже.
Сотрудники института быстро поняли, что руководителям города не до них, что учёные и специалисты этого известного далеко за пределами Советского Союза научного центра могут в целях благородных (спасти ученых с мировыми именами от голодной смерти!) использовать по своему усмотрению коллекцию зерновых культур. Никто бы их за это не обвинил. Сначала — люди. Потом все остальное. Уникальной была коллекция Н. И. Вавилова, но люди дороже.
Люди! Ленинградцы. Прекрасные специалисты, постоянно страдая от голода, решили во что бы то ни стало спасти наследство Николая Ивановича Вавилова.
Директор Института растениеводства дал распоряжение принять всю коллекцию и разместить ее в помещениях на специальных стеллажах, установив здесь круглосуточное дежурство, дабы избежать всевозможных неприятностей.
Все оставшиеся в живых сотрудники работали, не покладая рук. Кто-то дежурил в помещениях, кто-то — на крышах института в командах Местной противовоздушной обороны (МПВО), обезвреживая зажигательные бомбы.
После первой же ночи ученые поняли, что у них появился ещё один враг — крысы. Умные, хитрые, ловкие, они быстро нашли лазейки в помещения, забрались на специально оборудованные стеллажи, прогрызли острыми зубами упаковки и добрались до семян. Это был такой же наглый, жадный враг, как и фашисты, спешившие в Ленинград. Хорошо, что сотрудники быстро обнаружили этого страшного врага, в противном случае крысиное войско очень скоро уничтожило бы всю коллекцию Вавилова.
Семена упаковали в металлические коробки, уложили их в штабеля и следили за ними неустанно, начиная с ноября — декабря 1941 года, когда пришёл на землю ленинградскую жуткий голод.
Немецкие бомбы, русские крысы и русские мародёры были до этого главными врагами учёных. Недоедание тоже чувствовалось ежедневно. Но то был ещё не голод.
В декабре он пошёл в бой, свалил многих сотрудников института в кровати. Они могли теперь только лежать, спать, ждать… Нет, не смерти они ждали! Они ждали жизнь. Они верили в жизнь. Они верили, что Красная Армия победит, что немцев изгонят из советской земли, и закончатся их страдания, и начнется хорошая жизнь, и они будут заниматься любимым делом, наукой, исследованием и осмыслением богатейшей коллекции Н. И. Вавилова и других, спасенных ими материалов.
Холод стоял в декабре жуткий. Голод стоял жуткий.
Однажды декабрьским студеным утром сотрудники узнали, что сгорел заживо агрометеоролог А. Я. Малибога, много сделавший для сохранения коллекции. Истощенный, ослабевший, он не смог выбраться из своего дома. Сил не хватило.
Через несколько дней умер от голода доктор биологических наук С. А. Эгис. Затем — старший научный сотрудник Д. С. Иванов.
Голод наступал. Наступала стужа. Ещё 28 человек они сгубили в те жуткие дни, недели декабря 1941 года — января 1942 года. Люди умирали, но не сдавались. До последних мгновений своей жизни они думали только об одном: о коллекции и других материалах Института растениеводства. «Жива коллекция!» — говорили им друзья и коллеги, и на несколько мгновений глаза умирающих освещались теплым огнем надежды.
Умирать никому не хочется. Но человеку, отдавшему свои лучшие годы любимому делу, приятно знать, уходя из жизни, что дело его живет и жить будет.
Голод наступал в ноябре, декабре, январе. И наступала стужа. Они будто сговорились. Они будто бы не понимали, как и фашисты, что народ, выдержавший натиск холода и голода, фашистов и других бед в ноябре — декабре 1941
Сотрудников Института осталось совсем мало. 11 человек. И директор института И. Г. Эйхфельд. Они ежедневно приходили на работу и охраняли семена зерновых. Передвигались медленно. Голодные люди охраняли хлеб. Это — серьезная проверка каждого человека. Это, если хотите, суровая пытка. Они выдержали эту страшную пытку.
Сразу же после войны английский журнал «Природа» напечатал статью Дарлингтона, сообщившего соотечественникам о том, что советские учёные съели коллекцию Н. И. Вавилова! Эта статья явилась началом грубой лжи о Ленинграде и ленинградцах времен Великой Отечественной войны.
Ложь была настолько хамской, что многие порядочные американцы, и англичане, и специалисты других стран Запада не могли оставаться в стороне, хотя каждое доброе слово о Советском Союзе, о Победе советского народа в Великой Отечественной войне могло в годы «холодной войны» навредить на Западе любому автору. Но порядочность и исходящая изнутри, из душевной глубины справедливость не покупаются и не продаются. Люди, воочию видевшие страдания советского народа в огненные 1941–1945 годы, не могли молчать, читая наглое вранье своих коллег, продавшихся «желтому дьяволу». В книге Д. В. Павлова «Ленинград в блокаде. 1941» приведена цитата из статьи американского журналиста Гаррисона Солсбери, в годы войны работавшего в Советском Союзе: «Это была величайшая и самая длительная осада, какую когда-либо переживал современный город. Это был период тяжелейших испытаний, страданий и героизма, доходивших до высот трагизма и мужества, почти недоступного нашему пониманию» (газета «Нью-Йорк таймс бук ревью», май 1962 года, в книге на стр. 156).
Это была война!
Сейчас войны нет. Но есть осада, которую выдерживают российские ученые и инженеры в своих лабораториях, кабинетах уже пятнадцать лет. И, я уверен, что подвиг этих людей, не продавшихся «желтому дьяволу» во времена перестройки и реформ, будет вызывать у всех порядочных людей планеты точно такие же чувства восторга и белой зависти, какие испытывают земляне, узнавая правду о Великой Отечественной войне, о гражданах СССР.
ВЕЛИКИЕ УЧЁНЫЕ ВЕЛИКОЙ СТРАНЫ
В 1711 году в селе Денисовке Холмогорского уезда Архангельской губернии в зажиточной семье Василия Ломоносова родился сын Михаил. Мать будущего поэта и ученого умерла рано. Отец был женат еще дважды. Вторая мачеха, «злая и завистливая», не любила Мишу, радовалась, когда тот вместе с отцом уходил в море на рыбный промысел.
Читать Михаил научился рано, от матушки — дочери дьякона. Позже он познакомился с поморами-старообрядцами. Они поддерживали тягу к чтению у любознательного юноши. Михаил раздобыл псалтирь, учебники грамматики и арифметики, самостоятельно их изучил и затосковал, чувствуя в себе громадное, не отпускающее желание познавать тайны мироздания.
Вырваться из Поморья в Москву двадцатилетнему человеку было не просто. Некоторые исследователи считают, что отец знал об уходе сына и отпустил его на короткое время, а один местный крестьянин «даже поручился во взносе за него податей».
Михаил Ломоносов добрался до Москвы, пришёл на рыбный рынок, первую ночь провёл в заброшенных санях, укрывшись кое-каким хламом. Утром пошел в «Спасские школы», то есть в Славяно-греко-латинскую академию, постучал в дверь.
— Кто там? — услышал он ленивый голос.