Двенадцать поленьев
Шрифт:
Мальчик уже в слезах.
— Папа отпустил бы. И мама отпустила бы!
Видит Глаша — упрямого старика не переспорить. Делать нечего — хоть каждая минута дорога, пришлось потерять время, рассказать про Кулеша и Ахмедова. Старик встревожился. Забормотал в бороду:
— Ах ты, беда какая... Вот беда... — Да как напустится на внука: — Ну, чего рот разинул! Слышишь — солдат-герой может помереть. Бери письмо, беги!
Глаша вмешалась:
— Бежать, мальчик, не надо. Силёнок не хватит добежать. Иди спокойно, ровненько...
Она засунула письмо мальчику под пальто, на грудь. Снова укутала его тёплым платком. Спереди крест-накрест, концы платка под мышки — и завязала на спине узлом.
Поцеловала мальчика:
— Ну, ступай, Ванюша, почтальон мой!
Старик спросил у женщины полное имя-отчество, сел на краешек санок и показал свободное место по другую сторону чайника.
— Отдохнём, Глафира Ивановна. Вы, кажется, совсем больны. На вас лица нет.
Тётя Глаша села и сразу забылась.
Очнулась она от шума подъехавшей машины и громких голосов.
Глядит — в кабине, рядом с шофёром — Ванюшка. Да какой важный, даже с места вставать не хочет!
А выскочивший из машины санитар в белом халате уже засуетился возле Глаши.
Он освободил её от тяжелой почтовой сумки, бережно взял под руку и стал усаживать в машину.
— Ай-яй, — говорит, — тётя Глаша, уж не болеть ли вздумали? Нет, нельзя почтальону болеть. Кто же тогда солдату весточку принесёт?
Глаша через силу улыбнулась.
— А как Кулеш? — спросила она.
— Ожил. От письма совсем ожил! Всех в гости требует! Садись и ты, дедушка, подвезём. В чайник тебе кипяточку нальём!
И санитарная машина, вздымая снежную пыль, помчалась к госпиталю.
Стоит Дуня у станка. Работает, а слёзы кап да кап.
Подошли подружки:
— Что с тобой, Дуняша? Станок разладился?
— Нет, — отвечает, — станком довольна. Прядёт, ниточку не порвёт.
— Может, с непривычки руки болят?
— Нет, — отвечает, — размялись руки. Уже план перевыполняю.
— Дунька, так тебе петь да радоваться! А у тебя глаза красные. Признавайся, почему плачешь?
А был большой праздник. Страна отмечала День Победы. Всюду флаги, цветы, счастливые лица людей.
Тут и всплакнула Дуня над своим одиночеством.
Призналась подружкам, что одна она на всём свете.
— Папа, — говорит, — и мама погибли, защищая от фашистов Ленинград. А меня с маленьким братом разлучили...
Подружки в один голос:
— Как так разлучили? Кто посмел обидеть сирот?
А дело было вот как. Пришёл в Ленинград приказ — всех ребятишек вывезти в тыл.
Дуняша помнит себя в вагоне поезда.
Вдруг грохот, всё опрокинулось, полетело кувырком...
Кричат:
«Воздушный налёт! В паровоз попала фашистская бомба!»
Перепуганную девочку увели с места крушения за руку.
А Серёжа, хотя он и постарше сестрёнки, идти не смог. Его унесли раненого.
Подружки посовещались и говорят:
— Напиши брату. Сегодня же. Где он живёт?
— Нет у меня брата...
А подружки:
— Откуда ты знаешь? Может, его спасли. Срочно напиши в Ленинград!
Дуня как разревётся:
— Оставьте меня, оставьте! Я самая несчастная на свете. Даже не помню, какая у нашей семьи фамилия...
Подружки — в изумлении:
— Забыла свою фамилию?.. Да уж не больна ли ты? Ну, повторяй за нами: «Смородина, моя фамилия — Смородина...»
Дуня печально усмехнулась:
— Вы, девушки, меня не поняли. Да, я Смородина. Только фамилия-то моя придумана.
И Дуня рассказала, что после крушения поезда её, совсем крошечную девочку, привезли на Урал и поместили в детский дом.
А при детдоме был ягодный сад. И однажды Дуня, спрятавшись под кустом, объелась смородины...
Всю ночь корчилась от боли. Всю ночь ставили ей грелки на живот.
После этого ребятишки давай дразниться:
«Дуня Смородина! Объедалка! Кислая смородина!»
А заведующая детдомом подошла и говорит:
— Ну вот, девочка, ты себе под кустом и фамилию нашла. Так и запишем в документы: Евдокия Смородина.
Выслушали подружки Дунин рассказ, покачали головами.
— Значит, брат у тебя не Смородин. Ясно. Серёжа с неизвестной фамилией... Плохо, милочка, твоё дело! Не найти тебе брата.
Дуня сердито отвернулась.
— Уходите, — говорит, — оставьте меня!
Опять стоит у станка, работает. Тонкую нитку прядёт.
А слёзы кап да кап...
Когда прогудел на фабрике гудок и окончилась работа, девушки уединились в Красном уголке.
Сочинили письмо. А на конверте написали:
ГОРОД ЛЕНИНГРАД.
Самому лучшему ленинградскому почтальону.
И обратный адрес.
— Катя Глазкова! — позвал в Ленинграде начальник почты. — Вот получено для тебя письмо. С Урала.
Катя удивилась. На Урале у неё ни родных, ни знакомых.
А начальник:
— Всё равно, — говорит, — это письмо тебе. Ты у нас на Доске почёта, ты лучший в Ленинграде почтальон.
Катя распечатала письмо, прочитала и рассмеялась: