Двенадцать световых лет
Шрифт:
– Интересно! А я об этом как-то раньше не задумывался. Ведь действительно это должно быть так; общие предки должны быть у каждого из нас, — Андрей чуть оступился, и подогретый за предыдущий солнечный день снежный наст хрустнул и сломался под его ботинком.
– Сергей Алексеевич, а я читал, что ученые-генетики пришли к выводу: человечество произошло от одной праматери и легенда об Адаме и Еве действительно небезосновательна.
Савельев, шедший по тропинке впереди, замедлил шаг и немного повернул голову в сторону Андрея:
– Да, я тоже об этом читал. Так и должно было быть по логике развития эволюции. Наша общая праматерь родилась где-то в центральной части Африки. Там были самые подходящие климатические условия. А, может быть, на мутацию в конечном итоге повлияло какое-то неординарное природное явление, например, разряд молнии или какое-то электромагнитное излучение. Возможно, это произошло из-за изменения климата, когда тропические леса африканского континента стали превращаться в саванны, и обезьяны вынуждены были встать на задние лапы для того, чтобы найти себе пропитание. А климат на планете всегда был изменчивым в силу разных причин – движения континентов, активности солнца, изменения направлений океанических течений. Всё это учесть сложно, но возможно. Генетики и физики, я думаю, разгадают шараду довольно скоро. Неразрешимой проблемы здесь нет.
За разговорами путники не заметили, как рассвело. На востоке поднималось не северное, часто затянутое дымкой облачности, солнце, к какому они привыкли в средней полосе России, а яркое, южное, ласкающее своим теплом светило.
– Ну вот, до Северного приюта осталось пройти километра четыре, — сказал Савельев, остановился на несколько секунд, распрямил чуть согнутые при ходьбе в гору плечи и сделал глубокий вдох пьянящего горного воздуха, – но мы до него не дойдем, свернем на восток примерно за километр.
Андрей тоже приостановился и взглянул по сторонам:
– Какое интересное название!
– Да. Есть и Южный приют. Это уже с другой стороны перевала. А от Южного приюта уже и до Сухуми рукой подать. Ты представляешь, море совсем рядом! — Сергей Алексеевич мечтательно вздохнул. Давненько я не был на Черном море. Не мешало бы съездить летом на недельку, понежиться в соленом прибое, да всё как-то не получается. Отпуска каждый год трачу на экспедиции. Вот и сейчас поехал. Конечно, это просто разведка. Чтобы серьезно заниматься поисками снежного человека, нужна специальная, хорошо подготовленная и оснащенная экспедиция.
Но у меня получается так – совмещаю приятное с полезным. Если информация хотя бы косвенно подтвердится, тогда буду агитировать своих ребят в следующем году вернуться в эти места целенаправленно, для системного поиска.
Савельев рассказал Андрею про их клуб, про экспедиции, в которых они исколесили почти всю страну, приобщаясь к необъяснимому и неизведанному.
– Ты знаешь, Андрей, — продолжил Сергей Алексеевич, — ради подобного стоит жить, как это ни пафосно звучит. В дарованном отрезке времени, называемом жизнью, вообще, по-моему, существует три составляющих счастья. Хоть и говорят, что про счастье говорить не стоит – всё равно получится слишком высокопарно и банально, но я всё-таки скажу. Счастье человеческое, я считаю, триединое понятие. Я не смог бы жить в другой стране. Даже если бы меня на это вынудили обстоятельства, которые так часто оказываются выше нас, я всё равно бы постепенно зачах, увял бы на чужбине, какой бы прекрасной и обустроенной она ни была. Мне кажется, это у человека на клеточном уровне. Люди, конечно, уезжают, живут и преуспевают, но лично я не смог бы. Всё равно, я думаю, каждый, кто живет за границей, почти каждую минуту вспоминает о Родине, даже подсознательно, незаметно для себя, ощущает ее в неуловимых деталях, его окружающих, находя черты утраченного.
Савельев помолчал несколько мгновений и продолжил:
– Второе – это семья. Самые несчастные – одинокие люди. Можно сколько угодно долго менять партнеров, но всем этим не заменишь ощущение дома. Мы с Ингой вот уже шестнадцать лет вместе, подрастают двое мальчишек. За это время, мне кажется, мы научились читать мысли друг друга. Каждый из нас двоих чувствует приближение родного человека за несколько сотен метров. Наши приемники в головах давно настроены на одну волну и передают музыку Моцарта, если обоим хорошо. Но они начинают передавать SOS, если кому-то из двоих плохо, если что-то не ладится. И третье – это любимое дело, творчество. Далеко не у всех профессия совпадает с любимым делом. Приходится зарабатывать на жизнь, обеспечивать комфортное проживание близких тебе людей. Поэтому нужно иметь еще одно дело в жизни, которое дает отдохновение. Это не обязательно творчество в чистом виде. Я имею в виду деятельность художников, писателей, поэтов. Творчеством может быть что угодно, лишь бы это было любимо. Для меня и стало настоящим творчеством изучение, описание, систематизация аномальных явлений. Кроме того, такой коллектив, какой сложился у нас в клубе, еще нужно поискать. Мы ничем друг другу не обязаны, мы просто делаем одно общее, любимое дело.
Сергей Алексеевич посмотрел в сторону, затем огляделся вокруг себя, ища только ему известные приметы.
– Что-то я заговорился. Ну вот, мы почти и пришли. Они свернули с тропинки, ведущей к Северному приюту,
и подались вперед, почти перпендикулярно ей. Вдалеке возвышались величественные сияющие вершины, от ослепительной белизны которых рябило в глазах.
Снега под ногами было совсем немного. Поднявшись еще метров на триста относительно дороги, путешественники остановились.
Савельев поднял левую руку и указал Андрею на темно- зеленый склон:
– Посмотри, какая красота!
На склоне горы, на участке в несколько квадратных километров, росли крупные стройные ели. От них веяло свежестью, лесным ароматом и солнечным теплом. Чуть ниже деревья уже не росли. Снега вокруг почти не было, зато повсюду из земли торчали сухие зонтики местных растений, чем-то похожих на зонтики укропа.
– Это так называемые альпийские луга, — сказал Сергей Алексеевич. — Представляешь, какая красотища здесь летом, какое разнотравье! Все цветы разноцветные, распускаются друг за другом, с апреля по начало октября.
Андрей согласно кивнул:
– Да, у нас такого не встретишь. Не удивительно, что людей тянет в горы. Всё так необычно: климат, вроде как внизу, а всё же другой, от равнинного отличается.
– Нет, это только кажется, что климат похож. Солнца в этих местах несравнимо больше, чем на равнинах. А вот кислорода меньше. Пока это не ощущается, но, если немного пробежаться даже по горизонтальной поверхности, сразу почувствуешь. Голова закружится, и яркие звездочки в глазах забегают. Здесь высота почти три тысячи метров над уровнем моря. По сравнению с Эверестом немного, но всё-таки прилично. Тем более, что мы с тобой жители равнинные. Для нас Воробьевы горы – уже горы, а здесь такие пригорки и незаметны среди трехтысячных пиков.
Путники поднимались всё выше. Альпийские луга остались внизу. Впереди возвышались, по всей видимости, непроходимые, почти отвесные, хотя и невысокие скалы. Савельев успокоил Андрея:
– К скалам нам не нужно. Мы пройдем параллельно скале, что слева. До того места, где были сделаны фотографии осталось метров восемьсот. Я нашел тот подъем. Фотографии прошлогодние, их сделал один мой знакомый биолог. В прошлом году они снимали здесь документальный фильм о животном мире Тебердинского заповедника. Этот человек не мог ничего подделать специально, ему это совершенно ни к чему. Поэтому я здесь. Я верю этим людям как самому себе. Солнце поднималось всё выше. Горы подсвечивались особенным холодным голубоватым светом, излучаемым словно изнутри, из загадочных недр.