Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
Понятно, ответил Хайдаркул.
— Самовар, наверное, уже закипел, заварите чай, — попросила Фируза Асо.
Когда он принес чай, Хайдаркул ловко резал морковь тонкими стружками, а Фируза чистила рис.
— Вот так-то, друзья, — задумчиво сказал Хайдаркул, беря из рук Асо пиалу, — не зря говорят, что принесший воду унижен, а разбивший кувшин возвышен…
— Как прошло заседание? — спросила Фируза.
— Что ж… неплохо… м-да.
И Хайдаркул коротко рассказал, что там было.
— Интересно, как бы отнеслись к этому Куйбышев и Файзулла Ходжаев, — заметил Асо.
— Думаю, что огорчились бы…
— Разве не в их власти употребить военную силу, прекратить бесчинства Асада Махсума, арестовать его, наконец?!
— Куйбышев никогда на это не пойдет, — веско сказал Хайдаркул. — Он не вмешивается во внутренние дела Бухарской республики. Вот если бы бухарское правительство просило о помощи, то…
— Ну и просите! — воскликнул Асо. — Вы ведь и есть правительство.
— В конце концов придется…
— Беда с этим Асадом Махсумом!..
— Мало сказать беда, — вставила Фируза. — Он колдун! Видели бы вы, как он околдовал Ойшу и ее мать… Вот он и членов исполкома заставляет плясать под свою дудку.
Асо рассмеялся.
— А и правда, я еще не все знаю об Ойше и Раджаб-биби. Так ты говоришь, что Ойша забыла Карима? Своего любимого? — спросил Хайдаркул.
— Она помолилась за упокой его души! — многозначительно ответила Фируза. — Асад ее уверил, что Карим умер. Узнав, что он жив, она едва не потеряла сознание, ночами, наверное, не спит…
— Изменница!
— Не судите так строго! У нее было безвыходное положение. Ойше трудно приходится…
Хайдаркул махнул рукой.
— Ладно, пусть будет так, ей же хуже, Махсум никого, кроме себя, не любит.
— Ойшу он любит! — уверенно сказала Фируза. — Я убедилась в этом. Хайдаркул перевел разговор на другое:
— Карим поправляется. Я получил от него письмо.
— Где он?
— В Самарканде, в больнице… Весной вернется.
— Лишь бы выздоровел, — сказала Фируза и встала, чтобы пойти за пловом.
— Карим, вернувшись, сам разделается со своим врагом, — сказал Асо.
— Если до тех пор Асад Махсум жив будет, — сказал Хайдаркул.
— А кто его тронет, — вставила Фируза. — Такого никакая беда не коснется…
— Правильно говоришь, — поддержал ее Хайдаркул, — плохого никакая беда не коснется… Я устал, друзья мои. Подам в отставку, уйду. Поработал, не довольно ли?
— Хорошо, но раньше я плов принесу, а потом уже подадите в отставку, — улыбнулась Фируза.
Она вышла во двор. Наступил вечер, во мраке светились лишь угольки очага. Прежде чем снять крышку с казана, где варился плов, Фируза протерла блюдо, поставила поближе к очагу, чтобы согрелось, вымыла шумовку… Пусть плов еще поварится, дойдет как следует. Мысли путались, то и дело возвращались к Хайдаркулу. «Устал я, уйду с работы…» — сказал он. Эти слова ошеломили ее, для Асо, для нее Хайдаркул был само воплощение революции. Он научил их жить и бороться за Советскую власть. Он вершит самое справедливое дело на земле. Как же могло случиться, что этот человек, у которого нет другой цели, кроме полной победы революции, хочет уйти с работы? Для него оставить работу — значит умереть! Он одинок: ни жены, ни детей… Ее, Фирузу, своей дочерью назвал, желает ей счастья, полного расцвета в той новой жизни, за которую боролся… Нельзя его оставлять в одиночестве, нужно помочь, поддержать.
Фируза собралась уже снять крышку с котла и выложить плов на блюдо, как кто-то постучал в ворота. Она оставила крышку на месте и, чтобы не обеспокоить Оймулло и ее мужа, поторопилась к воротам. Предварительно выглянула на улицу в окошечко, спросила:
— Кто стучит?
— Это я, апа, Мирак.
Тут появился Асо, сказал, чтобы она поскорее несла плов, а ворота он сам отворит.
Фируза наконец сняла крышку, и во дворе соблазнительно запахло пловом.
— Здравствуйте, апа-джан! — приветствовал ее вошедший во двор Мирак. — Какой вкусный запах! Прямо слюнки текут…
— Ну, если тебе нравится, на, неси блюдо! А вы, — обратилась она к Асо, — расстелите скатерть, разрежьте гранат и подайте редьку!
За едой все только и говорили о плове, похваливали кулинарные таланты Фирузы, а когда покончили с пловом и началось чаепитие, Хайдаркул спросил у Мирака, как здоровье его отца.
— Отец здоров, кланяется вам. Сегодня я ездил к нему, помогал немного… Когда прощались, он мне наказал пойти к вам домой и кое-что передать…
Хайдаркул даже чай отставил.
— Что же это, говори?
Мирак опасливо посмотрел на Фирузу и Асо, как бы не решаясь при них говорить. Хайдаркул понял его взгляд.
Говори, не бойся, они свои люди, при них можно… Мирак улыбнулся с облегчением и, взглядом извинившись перед ними, сказал:
Папа просил передать, что Асад Махсум вернул сегодня басмачам ружья.
Что? — воскликнула Фируза. — Ружья? Каким басмачам? Наверно, людям курбаши Джаббара, — ответил за Мирака Хайдаркул. — Он вроде как для расследования оставил у себя двести самых оголтелых головорезов из шайки Джаббара… А теперь, значит, вооружил их и присоединил к своим людям…
— Что ж, — заговорил Асо, — если они согласны служить нам, это неплохо.
— Нет! — твердо сказала Фируза. — Сайд Пахлаван зря бы не предупреждал.
Хайдаркул призадумался и наконец сказал:
— Да, не зря Асад это сделал… Он понял, что за ним следят и его поведение многие не одобряют. А теперь, укрепив свои военные силы, он не сегодня завтра поднимет восстание против нас.
— Если вы не против, я сообщу в ЧК, — сказал Асо.
— Я пойду сам, — поднялся с места Хайдаркул. — А ты отведи Мирака домой, ночь очень темная.
Фируза выразительно смотрела на Хайдаркула, она словно спрашивала: «Что же теперь будет с нами, что мне надо делать?..»
— В конце концов, схватка с Асадом неизбежна! — уверенно сказал Хайдаркул. — Возможно, что пора пришла… Пойду в ЧК и выскажу все, что об этом думаю. Ведь не один Ходжа Хасанбек там распоряжается. Посмотрим, что будет. Если разговор мой быстро закончится, я вернусь и расскажу обо всем. Фируза, до возвращения Асо пойди вниз к Оймулло: опасно женщине в таком положении оставаться ночью одной. А ты, Асо, поторопись отвести Мирака и — домой!