Двенадцатая дочь
Шрифт:
Риторическая пауза. Слышно, как ветер стучит в полотняные стены шатра, хлопает снаружи стяжками и рваными тряпками ярыг.
— Теперь представьте, господа мои, что старый Плескун — это не просто маленький карл. Внешность обманчива! На самом деле это огромный и страшный камнемет, метающий тяжкие словеса неправды и раздора, усобицы и крамолы. Неудивительно, что бедный Доримедонт Неро не выдержал столь чудовищной атаки.
Слышно, как вздыхает Вещий Лисей. «Спокойно, — думает наследник Зверко, — без соплей. Тоже мне князь…» Рута кратко шмыгает носиком. А царь
— Вражеский камнемет забросил в душу Доримедонта Неро очень маленький, но очень холодный камень. Это осколок черного Илитора. Бедный мальчик Доримедонт возомнил себя… э-э… протагонистом, то есть отважным героем, которому суждено спасти подлинного князя Геурона. Плескун разрушил мир в душе Доримедонта, поселив в ней семена сомнения. Сомнения и — самомнения. На горьком примере несчастного мальчика мы видим, какие страшные разрушения несет в наши души Чурилина ворожба. Чурила не просто несет камушек на Русь, он несет его в наши души… Опять философия, улыбается наследник Зверко. Сейчас он попросит нас всех покопаться в своих душах: а нет ли там маленького черного камушка-илиторчика?
— Плескун преподал нам страшный урок. — Голос Леванида звучит совсем тихо. — Теперь мы видим… Чурила порабощает даже самых преданных, самых близких людей… История Неро учит нас: нельзя переступать тонкую линию, линию греха. Не предавать друга, подчиненного, соратника — даже во имя очень высоких, внезапно прояснившихся целей. Эти цели — ложь, если для их достижения нужно убить, предать, согрешить…
«Псс-ссс», — тихо шипит кто-то рядом, у самого Зверкиного плеча. Это поляница Псанечка иронично морщит ровный носик. Упирает кулаки в тугие бедра, затянутые в кожаную броню. Псс-ссс. Что у нас сегодня: военный трибунал или проповедь благочестия?
— Нельзя жертвовать малым ближним человеком… Даже ради великого дальнего блага. — Желтоватый палец старого царя поднимается к небу и многозначительно подрагивает. — Поэтому я говорю вам, дети и други мои: простите бедного мальчика. Откройте ему путь к покаянию…
— Правильно-правильно, добренький дедушка! — вдруг вырвалось у растроганной Руты. Чуть не подпрыгивает на стульчике, молитвенно сложила ручки. — Надо быстренько его простить и всем помириться, правда?! Ведь правда?!
Дура дурой, болезненно-ласково думает наследник, глядя на синие глазки, влажно мигающие в тени порхающих ресниц.
— Он… такой миленький. Он же наш мальчик, наш! Нельзя же его казнить. Ну, может быть, немножко поругать, совсем чуток-пречуток?
Дура, думает наследник Зверко, отрывая горячий взгляд. Идеальная женщина. Она любит всех и жалеет всех. Кроме меня.
— Я не согласен, — твердо говорит он, упирая взгляд в слащаво-золотую крону заморской вышивки на шатровом потолке.
Быстрый шорох удивления… Царь Леванид, немного темнея лицом, кратко кланяется и опускается обратно в удобное кресло. Князь Лисей отрывает лицо от ладоней, быстро глядит на наследника. Но голос наследника тверд. Наследник знает, что говорит. Нельзя оставлять недобитого врага в тылу. Пусть даже этот враг нравится девочке Руте. Прощать нельзя.
— Десятнику я не доверяю, — говорит наследник. — Посадить в темницу, а там поглядим.
Князь Лисей прячет раненый взгляд. Снова поднимается с места, глядит вниз, на носки мягких греческих сапожек.
— Прошу высказаться остальных членов совета…
— Ой, можно?! Можно я?! — поспешно чирикает серебряный голосок. Превозмогая мощнейший позыв подпрыгнуть с табуреточки, княжна Рутения Властовская нетерпеливо елозит кольчужным задиком, растерянно-испуганно глядит на миленького братца Зверку:
— Братец, только ты не думай, что я непослушная! Я не хочу тебе перечить, честно-пречестно! Ты все верно говоришь, ты прав… Только я думала… а давайте мы его совсем ненадолго посадим в темничку, а потом — сразу выпустим, а?
И вертит носиком, моргает радостно распахнутыми глазами: вот ведь какую гениальную идею придумала!
— Ну на пару часиков только, а потом сразу-пресразу выпустим, вот! И тогда он обрадуется, что мы его простили, и ему стыдно станет, вот увидите! И он сам заплачет и больше не будет!
— Ты очень мудрая девушка, о прекрасная княжна, — внезапно улыбается царь Леванид. — Твое юное сердце подсказывает истину. Если мы помилуем бедного Неро, он увидит, что все его подозрения — ложь. Слезы стыда вымоют острые камни из души…
— Предателей не прощают! — вдруг взрывается нервный Стыря. Вскакивает, мотая мокрым оселедцем — факел малиновой рубахи вспыхивает яростно. — В куль да в воду! Чтоб другим не повадно!
И — все, все: замолк, быстро сел, ссутулился. Нахохлился и только глазами зыркает по сторонам: совсем с ума посходили князья-бояре… Предателя миловать задумали!
Липкую желеобразную паузу продавливает негнущийся голос Лисея:
— Ну вот, господа, такие дела… Царь и княжна просят милости. Наследник с атаманом — требуют казни… Два голоса против двух. Поскольку все, кроме меня, уже высказались…
— Не все.
Она вышагивает вперед, жестко стучит каблуками высоких сапог. Плотно поскрипывает черный кожаный доспех, туго сдавленный в поясе шипастой перевязью. Качается и бьется о тугую ягодицу тяжелый буздыхан, за кольцо привешенный к широкому ремню; гладкая мышца четко и ясно очерчивается на нежно-фарфоровой икре чуть пониже коротких серых штанов. Вот она вздернула нос, и светлые, легкие, краткие волосы, качнувшись, отхлынули от холодного белого лица. Неяркие губы дрогнули в насмешливой полуулыбке:
— Я, конечно, не царь и не княжна… Но тоже имею что сообщить уважаемым членам военного совета.
— Пс-с… Псаня? — удивленно и почти рассерженно смотрит наследник Зверко. — Ты чего, милая? Тебя кто приглашал?
— Мой муж был боевым магом. Я имею опыт борьбы с ворожбой, подавляющей волю. Хочу сказать.
Светлый взгляд — как дуло парабеллума. Девочка полностью владеет своей нервной системой, лениво позавидовал наследник.
— Говори, Псаня… — со вздохом произносит князь Лисей. — Теперь каждый голос в цене.