Двенадцатая реинкарнация. Трилогия
Шрифт:
— Дедушка, а не подскажете, что на плите раньше было написано? — обратился я к старику, сидящему на лавочке. Полустёртые, более крупные буквы И и А. были заметны, если приглядеться.
— Так когда фонтан закладывали, хотели в честь Императора Александра назвать, а тот не согласился. Сказал, чтобы в честь дарителя его и именовали. Понял, какие правители на Руси были. Не то, что нынешние, — последние слова дедок пробормотал потише, как бы про себя.
На борт скоростного судна на подводных крыльях мы поднялись последними, дождавшись в сторонке, пока сотня пассажиров по трапу втянется в салон. Трап после нас сразу убрали, и теплоход, сыто рыкнув высокооборотными дизелями, направился на выход из бухты. Убедившись, что за нами никто
— Историей интересуетесь, молодой человек? — задал мне вопрос наш сосед, мужчина лет сорока в светлом костюме и соломенной шляпе.
— По мере сил, — улыбнулся я, прислушиваясь к звуку двигателей, начавших набирать обороты. Скоростная "Комета" начинала всё быстрее и быстрее уносить меня от опасности.
— Этот маяк построила замечательная женщина, Евдокия Рукавишникова, в благодарность городу. Благотворный климат Феодосии спас от туберкулёза её умирающего сына. Скромного достатка дама была, между прочим. На строительство маяка у неё денег не хватало, так она дачу свою заложила. А уж потом, чтобы туманный колокол ещё купить, целый год кошельки вязала, да продавала. Люди знали, на что деньги пойдут. Кошельки её нарасхват были.
Я только головой качал от удивления, а сосед, разохотившись и найдя благодарного слушателя, сыпал рассказ за рассказом о других, не менее интересных местах и достопримечательностях полуострова, и удивительных людях, вошедших в историю.
В море наше судно, заметно поднявшееся от скорости над водой, стало слегка покачивать. Первым задремал сосед, а потом и Ольга сладко засопела под ухом, уткнувшись мне в плечо. Осторожно, чтобы её не разбудить, я вытащил из пакета словарь испанского языка, который в самый последний момент догадался захватить с собой. До прибытия в Анапу оставалось чуть больше трёх часов.
— Ну что, опростоволосились твои оболтусы? — хозяин кабинета развернулся к вошедшему всем телом. Похоже, что его могучая шея не обладала способностью к самостоятельным движениям.
— Так точно, товарищ полковник. Задание выполнить не смогли. Объект, воспользовавшись темнотой, сбежал.
— А мозгов у твоих олухов, чтобы его грамотно блокировать, ясное дело, не хватило, — то ли спросил, то ли констатировал факт грузный обладатель полковничьих погон.
— В том-то и дело, что операцию провели грамотно. Даже фонари успели разбить. Прижали его с женой между забором и пляжем. Трое спереди, двое сзади. Наша лучшая пятёрка работала. Вот только он троих положил, и сбежал. Куда делся, непонятно. Там дальше наряд милиции стоял, которые как бы должны были спугнуть грабителей. Заодно и пострадавшего в больницу доставить. Так они тоже никого не заметили. Под утро, когда у спортсменов народ зашевелился, наш человек в их корпус заглянул. У себя они не ночевали. Ключи от их номера у дежурного на щите висели.
— То есть ты мне предлагаешь доложить в Москву, что объект завалил трёх матёрых бойцов — диверсантов, а от двух оставшихся сбежал, и что особенно интересно, сделал это вместе с женой, — обманчиво ласковым тоном, вкрадчиво поведал майору полковник, — Да ты хоть понимаешь, что над нами всё командование ржать будет! — громыхнул он так, что на столе подпрыгнул и зазвенел стакан в подстаканнике, — Сопляк с бабой положил трёх элитных бойцов, и от двух ушёл. Да про нас после этого анекдоты до конца службы будут рассказывать. А точнее, про бойцов твоих, которые на ровном месте обделались.
Последние слова полковник уже не выкрикивал, а упершись обеими ладонями в стол и нависнув над подчинённым, шипел ему прямо в лицо.
— Давай майор, доложи всё ещё раз, только правильно, — вытерев платком багровое лицо, и нервно поправив тугой узел галстука, полковник тяжело опустился обратно в кресло.
— Из-за темноты объект наблюдением был потерян. В настоящее время
— Вот так-то лучше, — глядя в сторону, и скривив лицо, одобрил полковник словотворчество подчинённого, — Ладно, иди. Стоп. Отставить. Чем он их приделал-то?
— Очень непонятно, товарнш полковник. Все трое говорят одно и то же. Вроде как объект к забору отпрыгнул, а потом из темноты такой жутью давануло, что они разом сознание потеряли. В себя пришли минут через пять, и то после того, как им вернувшаяся двойка по щекам настучала. Прямо мистика какая-то. Я их на обследование посылал. Никаких следов постороннего воздействия врач не нашёл.
— Чертовщина какая-то. Трое здоровых парней падают в обморок, словно тургеневские барышни. Они хоть не пьяные были?
— Нет. Хотели, для легенды водкой рот прополоскать, но купить не успели.
— Ладно, подчинённым всё сам объяснишь. Провинившиеся пусть билеты на поезд за свой счёт покупают. Скажешь, я приказал.
В Москву я прилетел ранним утром. Уставший, толком не выспавшийся н злой. Длительный транспортный марафон, со множеством пересадок, а потом битва в кассах аэропорта за билет до Свердловска жене, и до Москвы для меня — не самое приятное занятие. Поутру в аэропортовском кафе народа почти не было, поэтому я решил тут скоротать пару часов. На здравую мысль натолкнул неплохой кофе и вкусные бутерброды с бужениной. Шесть сорок утра. Москва ещё спит.
О дружбе Анастаса Микояна и Арама Хачатуряна в нынешнее время известно немного. Тем не менее, встреча с Дедом у меня состоится именно после его посещения знаменитого композитора. Хачатурян лежит в кремлёвской больнице. В той же самой, где сейчас находится жена Андропова, у которой в очередной раз врачи пытаются снять типичную наркоманскую "ломку".
Благодаря Микояну мир открыл Арама Хачатуряна. Хачатурян поставил балет «Спартак» с подсказки Анастаса Ивановича. В Ереване Арам Хачатурян не был популярен. Однажды, в дружеской беседе, Анастас Микоян высказал пожелание создать к предстоящей декаде армянского искусства балетный спектакль (он стал одним из первых в армянском музыкальном театре и первым из национальных балетов). Дружба с композитором была долгой и плодотворной. Микоян, по просьбе Хачатуряна, в какие-то моменты своей жизни прыгал "выше головы", зачастую совершая невозможное.
В 1942 году Леониду Когану, одному из крупнейших скрипачей современности, исполнилось 18 лет и, следовательно, его призвали в армию. Точнее — на фронт, то есть — практически на верную гибель. Абрам Ямпольский, его учитель, а заодно и хитрый еврей, послал своего ученика к Хачатуряну домой. Хачатурян открывает дверь, видит худого мальчика, который просит его: — "Арам Ильич, я играю Ваш концерт, не послушаете меня?"
Хачатурян пускает его в квартиру, слушает, естественно, понимает, что перед ним феноменальный парень. Потом спрашивает: — "Что могу я для тебя сделать?" Коган говорит: — "Арам Ильич, завтра меня забирают на фронт, спасите меня!" Хачатурян приходит в ужас. Он понимает, что отправить этого парня на фронт означает погубить его. Солдат из него никакой, а как музыкант — он гениален. Хачатурян связывается с Анастасом Микояном, тот — со Сталиным. Микоян говорит Сталину, что, вот, Хачатурян говорит, что если этого парня не забрать в армию, то он станет великим скрипачом, и весь мир заговорит о нем (в то время к Сталину по вопросу освобождения от службы не мог обратиться никто: — Сталин даже своего сына отправил на передовую. Микоян к тому времени тоже отправил на фронт двоих сыновей, и успел получить "похоронку" на Владимира, погибшего под Сталинградом). Неординарное решение двух великих людей нашло своё продолжение.