Двенадцатый четверг тридцатого октября
Шрифт:
Практически падаю, но, в последний момент, ловлю сама и себя же. Удерживаю равновесие, перевожу сбившееся дыхание и иду еще быстрее. Хотя… Куда уж быстрее? Знаю, что оторвалась и что меня уже никто не догонит. И не начнет даже погоню! Не начал! Не начала… За кем и чем? Но ощущение чьего-то присутствия – не покидает. Не оставляет – ни на одном из шагов. Неужели, догнала? Но, да… О ком и о чем это я говорю? Эта женщина – не переступит через себя! Даже и, тем более, ради меня. Не наступит на шею своей гордости – своей же гордыней. Человек, а столько греховного пафоса! Не дадут же забрать ее – из личных интересов и побуждений. Или… Или, да? И она… Догнала?!
Слышу хруст
Ситуация напомнила сцену из Паразита. Вот только у меня – кожа толще, чем у Павлуши. И навряд ли из-под нее – просочится жидкость. Какая-либо! Дрянь, если только… У такой твари, как я, иной и не течет. И это, к слову, не мои мысли. Хотя и такое бывало! И не такое… Дурной пример – заразителен! Это – цитата из ее же глаз. Немое обращение ко мне! Пока что, немое…
Останется синяк и, похоже, крупный. А завтра в колледж… Сегодня он зацветет, а завтра расцветет всеми цветами и соцветиями радуги! Зачем только она, снова и снова, подвергает сомнению свою родительскую пригодность и компетентность? Еще немного – и ее могут лишить родительских прав. Не то, чтобы я волновалась за нее… На самом деле – мне все равно! И, как было сказано, мной же, выше – плевать! Просто… Оказаться в интернате и детском доме – не очень-то и хочется. Не хотелось – совсем! Особенно, когда мне остался год до совершеннолетия и обращения. Официального принятия себя, как демона. И всех его сил – в себе!
Поднимаю глаза, всего-то – на мгновение, чтобы с готовностью принять второй удар. Третий. И последующие. Но вижу – лишь ее… Ступор?! Ступор! И… Испуг?! На секунду! На какое-то ничтожное мгновение показалось, что она хочет попросить прощения! Хочет извиниться за все это. И не только за это. За все! И я бы простила! Сама бы извинилась за все сказанное. И сказанное ранее, в том числе! Сказанное – вслух и про себя. На высоких и бранных тонах. Опять же – не только и ранее. За все! Извинилась бы! Обняла и, глотая слезы, шептала бы слова любви. Слова тоски по ней… Ранее – да! Когда они – еще были и теплились, пульсировали во мне, но не сейчас!
Мои губы нахально кривятся. И кривятся – не в короткой усмешке. А уже – в полноценном и широком, открытом оскале. И ее опаска, те ее испуг и ступор, сходят: на нет! Как с белых яблонь – дым. Тут же! Растворяются и сменяются злобой.
– Тварь! – шипит она.
А меня, вдруг прорывает. Прорывает на неконтролируемый смех! Я смеюсь – в голос! Смеюсь – сквозь подступившие и проступившие, невзначай, слезы. Почти что – свернувшись в три погибели и калачиком! Оседаю на темно-коричневую, почти черную, землю и грязь, пыль. Меня трясет! А она так и стоит, сверля меня своим темно-карим, почти черным, взглядом. И наверняка выбирает: что же делать дальше? Бить или уйти? Добивать и убивать или…?
Выбирает что-то среднее. Хватает своей правой рукой, за мою левую руку, и тянет в обратную сторону. К своим друзьям! Продолжаю извиваться в приступах смеха, чуть ли и не задыхаюсь. Давлюсь этим приступом, в смеси с воздухом. Со сбитым и перебитым, убитым навзничь, дыханием. Хрипло кашляю и сплевываю желтоватую мокроту. Сбиваюсь, но после – вновь смеюсь.
Это – истерика! Просто – очередная истерика. А ей кажется, что я над ней издеваюсь.
Рыхлю землю кроссовками. Практически – тащусь за ней следом и на коленях. И возможно – даже рву джинсы, как, в принципе, и обувь. Но сейчас – это не трогает. А если и трогает – то меньше всего.
Она поднимает меня за плечи, обеими руками, и ставит перед собой. Чуть поодаль от себя, на том же самом столе, я замечаю блеск. Мое внимание привлекает средних размеров светло-серый стальной предмет, со светло-коричневой деревянной резной ручкой. Он, буквально, загорается от света костра. Позволяя, и почти требуя, заострить все свое внимание на нем.
И как же я его раньше не замечала? Неужели, знак свыше?! Решил помочь своей грешной дочери? Не нужны мне твои подачки и помощь твоя не нужна! Или нужна? Снова сама себе противоречу. Говорю: нет! А внутри себя ору троекратное: да! Как же я себя бешу в эти моменты! Этой своей неопределенностью и уступчивостью. Ведомостью и доступностью! Как же ненавижу! Ладно! Будь по-твоему, но это – в последний раз. Последний… Как и то, что: подачки – не нужны. И помощь. Ух!
Застыв на месте, я будто вросла в землю, смотря на предмет перед собой. Смотрю на него, какое-то время, в полной тишине и молчании. Словно – погрузив себя, и мир вокруг себя, в непроницаемый и невидимый купол. Непроходимый – для всего и вся. Не только для звуков, но и каких-либо действий. Смотрю долго и упорно, дотошно рассматриваю каждую часть и элемент, каждую деталь и мелочь. Тяжело вздыхаю и сглатываю липкий и тягучий, мерзкий ком, образовавшийся в горле, от оставшихся внутри слез.
Даже не слыша просьбы – уже знаю, что, именно, она попросит. Просьбы и попросит? Требования и заставит! И я знаю – как это воплотить. Каким образом создать и воссоздать, явить миру! Это – будет больно! Больно, но не больнее, чем уже есть, на самом деле. Зато – зрелищно! Они запомнят это. Надолго запомнят! Запомнит и она. Та, что предала!
– Попроси прощения, сейчас же! – кричит она и пихает меня вперед, буквально в руки и объятия того предмета. Не забыв оставить и хлесткую, наотмашь, затрещину на затылке, своей правой рукой. – С улыбкой попроси. Широкой! С такой, чтобы я поверила!
Поверишь! Все поверят. Мгновение. И в моих руках тот самый предмет! Из их же рук выпадают белые пластиковые стаканы и тарелки. Стеклянные бутылки и серые стальные столовые приборы. С грохотом падая и разбиваясь о стол. Царапая его – с противным визгом и скрипом. И опадая на землю. Не хуже той же рыже-красной и желто-зеленой листвы. Которую они покрывают и которой накрываются сами. А где-то – и скрываясь, замалчиваясь в редкой и мелкой, но, все еще, имеющейся темно-зеленой траве.
В их глазах – страх, ужас и паника, зачинающаяся и начинающаяся истерика! В моих же – непоколебимость и решительность, дерзость и уверенность. Сейчас или никогда! Нужно потерпеть, просто потерпеть. Опять и снова. Потерпеть, да! Но подождать! Подождать и исполнить!
Грузно выдыхаю и сглатываю вязкую, горькую слюну. Как остатки и осадки – от того кома в горле. У кого-то, может, они – и сладки. Но точно – не у меня и не здесь, не при них. Не при таких обстоятельствах. Хотя, как посмотреть… В секунду может все и измениться. И на моей улице, вполне, вдруг и заиграет музыка. Начнется праздник! Начнется, да. Уже очень скоро…